Сны Флобера

Адзари радостно подхватил тему, чем сильно смутил Ореста, пожалевшего, что затеял неприличный разговор. Орест даже немного оскорбился за японских женщин. И хотя Исида строго — настрого запретила ему заглядываться на уличных красавиц, он всё время старался высмотреть хоть одну из них в токийской толпе. Если на глаза попадалась красивая девушка, он искренне восхищался. Однажды преследовал девушку, пропустил свою станцию, просто сидел в поезде на линии Мару — но — ути и поглядывал исподтишка на неё, пока она не вышла. Орест тоже выскочил вслед, но — увы! Японские девушки на улице не знакомятся — при одном слове «познакомимся» девушка дала дёру…

Адзари не остался в долгу, тоже завалил Ореста горой комплиментов. Тот зарделся, опустил глаза и, соорудив таинственную ухмылку, стал разливать сакэ из запотевшей бутылочки.

— Даже щербинка не портит твою улыбку.

Адзари оглядел его лицо нескромным взглядом, как показалось Оресту.

— Тост за красоту!

— Кампай!

Молодые люди чокнулись. Разговор перешёл в литературное русло. Адзари был свободным художником, иногда по вечерам выходил в парк, брал мольберт и рисовал прохожих. Его роман оказался обыкновенными комиксами из жизни мопса по кличке Пинчон. Он тут же вынул из внутреннего кармана ручку и стал рисовать своего персонажа на салфетке. В нём узнавались черты Ореста. Высокая дама в кимоно держала на поводке собаку, которая рвалась за чьим‑то хвостом из‑за угла здания. Дама изо всех сил удерживала мопса. На здании появилась вывеска — «Дом свиданий». На следующей салфетке дама с мопсом, похожим на Ореста, вошла в этот дом. Навстречу им выбежал черный пёс. Он прижал даму к стене, стал тщательно обнюхивать её, а затем начал рвать на ней кимоно: вот уже обнажились бедра, плечи, грудь…

— Прогони пса, а то жалко девушку! — насмешливо попросил Орест, включившись в игру.

Тотчас по салфетке заковылял на толстых лапах французский бульдог с помятой, морщинистой физиономией и приплюснутым носом. Он уткнулся под хвост Пинчона, стал обнюхивать, вместо того, чтобы спасать даму. Вот они снюхались и вдвоем кинулись на черного пса, — прогнали его прочь из дома свиданий. Женщина досталась им обоим. На следующем рисунке они уже лобызались и прыгали друг на друга.

Из‑за ворота рубашки Ореста выскользнул медальон. Адзари протянул руку, положил его в ладонь, разглядывая пиктограммы. Птица, глаз, буйвол, ладья, богомол, рыба. Адзари изобразил пиктограммы в виде китайских иероглифов:

— За братьев наших меньших!

Опустошив бутылки, Адзари и Орест решили сходить в бар караокэ. Исида, бывало, устраивала вечер для двоих на пятом этаже. Она ставила лазерный диск с японскими довоенными песнями, и они напевали их вдвоём. Больше всего Оресту нравилась песня о северной заснеженной заставе. Это совместное пение сближало их сердца, как ничто другое. Держа микрофон (он левой рукой, она правой), они заливались слезами умиления. Исида грустила о своей молодости, о неразделённой любви; Орест — о своих родных местах, фурусато…

В джаз — баре «Питер Кэт» они заказали виски со льдом и песню Summertime. Орест шутил и веселился, пошёл в разнос.

— Виски и вискас, а ему педигрипал! — заказал Орест, показывая пальцем на своего спутника. — Он любит закусывать виски педигрипалом.

Официантка сначала не поняла, что хочет от неё клиент. Чем больше она переспрашивала, тем ярче становилась её улыбка. Орест, изрядно опьяневший, подхватил юную официантку и пустился в пляс, вошёл в азарт, поднял её на руки, посадил себе на плечи, затем на бёдра, жонглировал девушкой как хотел. Звучала ламбада.

Когда он стал исполнять песню Summertime в третий раз, с ним произошло что‑то невероятное. Его сознание вдруг вышло из общего процесса веселья, как будто бы удалилось прочь в монашеских одеждах. Один Орест, весёлый и открытый, сидел в обнимку с Адзари и напевал песни, попивая виски, а другой, грустный и замкнутый, бесплотный, в это же самое время блуждал среди чужих мыслей, собирая взглядом на тротуаре рекламный мусор с непристойными предложениями. В какой‑то момент он усомнился в существовании самого себя, будто был дурным вымыслом какого‑то сочинителя. Он подумал, что только со смертью в человеческую жизнь входит смысл и порядок, абсурд перестаёт быть абсурдом, случайность становится закономерностью, а фрагмент обретает завершённость. Среди этих размышлений он встретил пса Флобера. Тот радостно лобызал его в лицо горячим шершавым языком. «Втроём» они вышли на улицу. Перед глазами всё плыло в радужных красках неонового освещения: качались высотные здания; качался город, словно корабль во время волнения на море. Он вспомнил вид из окна Марго: воображаемая корабельная палуба, иллюминированная городскими огнями…

Адзари приспичило пописать. Он остановился у клумбы, стал долго копаться в гульфике.

— Я не могу найти его, он убежал! — жалобно воскликнул Адзари.

— Счас помогу! — сказал Орест. — Где там твой беглец, ну‑ка…

В конце концов, беглец был найден, и Адзари стал мочиться прямо на цветущие белые, розовые и красные азалии.