Сны Флобера

Снег превратился в капельки росы на рукаве пальто. Сегодня она вдоволь нагулялась, впечатления переполняли её сердце настолько, что вытеснили из него все печали. Из окна трамвая она любовалась заснеженными деревьями, похожими на морские кораллы. Оранжевые кришнаиты, ударяя в бубны, тесной стайкой плыли за предводителем, словно экваториальные рыбки, бог знает каким течением занесённые в северное полушарие. Марго словно бы видела себя на вершине, откуда была отчетливо видна граница её жизненного круга, сужающегося с каждым годом. Как странно, но её мысли никогда не стремились выйти за пределы этого круга, очерченного неведомо кем, неведомо зачем. Когда‑то она стремилась к общественной деятельности, которая перевернула бы весь мир. «Разве можно перевернуть мир, он же круглый?» — резонно спрашивал Орест…

Она сняла сапожки, прошла в комнату. Щёлкнула выключателем. На этажерке у дивана стоял аквариум, где плавала в одиночестве золотая рыбка. Увидев Марго, она как бы удивилась. Её округлые бока переливались на свету, будто купола на Свято — Никольской церкви. Марго бросила щепотку корма. Рыбка лениво подплыла к поверхности и, жеманно открывая большой рот, начала пускать пузыри, словно новорождённые вселенные.

— Красавишна моя! Ты совсем не голодна.

Слегка перекусив и выпив чашечку кофе, Марго разложила на столе рукописи, словари и присланные её токийским поклонником фолианты. Быть переводчиком — это значит жить в отраженном свете. Марго считала, что её жизнь является отражением мысли (или безумия?) единственного очевидца — Господа Бога.

Глядя, как прибрежные волны купаются на закатном солнце, отливая пунцовыми спинами, Марго не раз ловила себя на неприятной мысли, что она просто — напросто бледный отсвет, один из мириад солнечных бликов, которые через минуту — другую угаснут.

«Итак, вернёмся к рукописям», — мысленно понукала себя Марго. Для дипломной работы Орест выбрал нашумевший в своё время роман современного японского писателя Хидэо Тагаки «Моя русская жена» — автобиографическое повествование морского офицера о страстной любви, изобилующее натуралистическими описаниями. События в романе начинаются во Владивостоке в начале двадцатых годов. Марго включала этого автора в список дипломных работ, но несколько семестров подряд никто из студентов не проявлял к нему интереса. Орест был первым. После очередной лекции он подошёл к Марго и сказал, что хотел бы заниматься под её руководством научными изысканиями.

— Да? И чем же? — недоверчиво спросила она.

Он сказал…

Орест держал в руках старый, потрёпанный том, переворачивал жёлтые листы, без вожделения вглядывался в подслеповатые старописьменные («Кто их только выдумал?») иероглифы. Они напоминали ему дохлых мух. Обычно мама влажной тряпкой сметала их наружу, когда весной открывала окна. Он даже невольно махнул тыльной стороной ладони по странице.

— Осторожно, книга раритетная! — взволнованно сказала Марго.

Между страницами, среди иероглифических залежей, он обнаружил какое‑то насекомое. Сначала оттуда посыпались лапки. Страницы слиплись, ни за что не хотели раскрываться. На помощь пришла линейка, вышвырнувшая насекомое.

— Mistkafer Samsa, — щегольнул своими познаниями Орест. Марго не поняла его литературной шутки, а переспрашивать она не любила: против её правил.

В обращении к Оресту её интонация потеплела. Марго брала его за руку, прогуливалась с ним по коридорам или говорила ему:

— Дорогой, отнеси мои книги на кафедру, будь добр.

С этого всё и началось…

…Роман не понравился Марго.

— Фу, порнография! — сказала она, поморщив свой носик.

Но не пропадать же трудам. Она выправила его корявый перевод, тщательно избегая откровенных описаний, собственноручно перепечатала текст. Марго готовила его к публикации в одном местном издательстве. Сначала она даже стеснялась поставить своё имя, но после недолгих колебаний подписала договор.

Издатель торопил. Марго перелистала машинописные страницы и отложила рукопись. Вместо творческого труда Марго занялась рыбой, купленной по дороге у торговца, улыбчивого паренька. В каждом парне она видела Ореста. За четыре краснопёрки она отдала семь рублей, выторговав трёшку. Выгодная сделка, дешевле, чем в магазине. Она помыла рыбу под краном, почистила, вспорола её, вынула внутренности, обрезала головы, еще раз промыла под краном. На белой плоской тарелке лежали аккуратные рыбьи трупики, выпотрошенные, без хвостов, без голов. Из голов она собиралась сварить уху. Ах, как она любила погрызть рыбьи головы! Требуху завернула в газету для дворовой собачки, живущей беспризорно в подвале. Когда она перемывала посуду, никто не подошёл сзади, не обнял за талию, сложив руки на её животе, не укусил за мочку уха, не поцеловал в затылок, не сказал: «Золушка моя, скоро поедем на бал примерять хрустальный башмачок!»