Сны и башни

До изобретения действенных методов психотерапии оставалось еще полсотни лет, но сейчас Гринривер проходил то, что много лет спустя назовут «катарсис».

Но если кто-то подумает, что Гринривер хоть в чем-то раскаивается, это будет самая большая ошибка из возможных. Он просто внезапно осознал, что пропустил в своей жизни много интересного.

Посиделки продлились до поздней ночи. Местные подходили и уходили, шёпотом передавая друг другу подробности историй, которые они услышали за долгие часы застольной беседы. Истории ветвились, преображались и едва ли не становились собственными противоположностями. Рей и Ричард наверно очень удивились бы, услышь они отдельные версии. Какие-то из них предельно походили на правду. Народу становилось все больше.

Когда солнце скрылось, многие жители вытащили из ближайших домов столы и лавки и выставили их прямо на городскую площадь. Из пекарни мальчишки выносили блюда с тонкими хлебными лепешками, на которые пекарь положил помидоры, сыр и ароматную зелень. Появились кувшины с молодым вином.

В какой-то момент зазвучала скрипка и к ней присоединилась дудочка. Внезапный праздник набирал обороты, загорелись первые факела на длинных шестах, молодёжь закружилась в первых танцах.

– А ты, солдатик, говоришь, на своем протезе ловок? И что, и станцевать сумеешь? – разбитная девица из пивной изучала громилу большими влажными глазами. Ее румяное лицо в свете костров, кажется, светилось.

– А и сумею! – Рей ловко подхватил девушку на руки и пошел в сторону танцующих пар. Та весело визжала.

– На, паря, хлебни винца. А то, я смотрю, ты совсем смурной. Вспоминаешь кого? – один из местных жителей, чьи лица сливались для молодого человека в беспрерывный поток, сел рядом за стол и протянул Гринриверу глиняную чашку.

Ричард лишь покачал головой. Мужичок верно уловил настроение бессмертного аристократа, но совершенно не угадал мотивы Палача народов.

А Ричард, кажется, впервые в жизни наблюдал за праздником не из-за границы света. Не стоял там, куда отступает тьма, пока горят костры и звучит музыка. Не был стремительной тенью, что пролетает сквозь праздник, едва касаясь людей и судеб. Не молчаливым наблюдателем, голодным хищником или верным стражем чужого счастья. И даже не случайным гостем, которому дали согреться у жаркого костра. Он был среди этих людей своим.

Но любой праздник подходит к концу. Подошел и этот. Большие костры на каменных площадках жарко тлели горячими углями. Рядом с ними сидели жители деревни и вели тихие разговоры и разливали по чашам остатки молодого вина.

– Что, солдатик, а правда девки говорят, ты из благородных? – девушка, чье лицо надежно скрывала тень, вынырнула из темноты. От девушки пахло мылом и свежим потом. В темени можно было различить лишь ладную фигурку.

– Я Джереми. Моя кровь не принесла мне счастья, – Ричард опирался спиной на ствол развесистой липы. Дерево росло у забора на краю площади и под ним стояли лавки и столы, которые уже унесли.

– А покажи мне свои руки? – неожиданно попросила девушка.

Ричард растерялся, но требование выполнил. Его руки проворно схватили и развернули ладонями вверх. Пальцы девушки были сильными и сухими.

Девушка задумчиво изучала ладони и даже закусила нижнюю губу. Потом долго водила пальцами по ладоням Ричарда.

– Ты никогда не занимался тяжелой работой. И вправду, благородный, – незнакомка неожиданно потянула руки Ричарда на себя и те легли прямо на ее грудь. Через ткань сарафана кожа девушки едва ли не обжигала.

– Неожиданно… – Ричард самодовольно хмыкнул и властно потянул девушку на себя, впиваясь поцелуем в губы.

– Ага, знаешь как себя с бабой вести, – девушка довольно хмыкнула. Поцелуй вышел жарким и чувственным. – Значит, красавчиком был! Волосы какие, густющие – любой девушке на зависть. Пойдем, солдатик, в поле. Я там места заповедные знаю, чудеса покажу!

И незнакомка увела Ричарда за собой. Отблески огня осветили ее лицо. Нельзя было назвать девушку красавицей: широкое лицо, круглый подбородок, курносый нос. Но лукавый взгляд из-под густых ресниц и ямочка на подбородке придавали простому лицу очарование, что свойственное лишь молодости.

А еще у девушки была на диво ладная фигурка.

Заповедные места девушка отыскала у себя на сеновале и действительно делала ими чудесные вещи. И Ричард, пораженный, изучал новый для себя опыт. Близость с девушкой, которая искренне ему симпатизирует и отдается как человеку, а не его богатству, власти или социальному положению.

Где-то час спустя, когда Ричард излился в девушку уже дважды, она угомонилась.

– Красивый ребеночек от тебя будет. С волосами такими. Золотыми, – незнакомка закинула бедро Гринриверу на живот и сейчас завороженно крутила в пальцах тяжелые пряди его волос. – Можно будет ему сказать, кто у него папка?

– Я и сам бастард! Я…

– Не, не бастард ты, – девушка покачала головой, – ведешь себя сковано, не нашенский ты, будто впервые к людям вышел. Тебе мир вокруг чужой. А кому мир может быть чужим? Только благородным. Но ты не бойся, я смышленая, но не болтливая и не жадная.