Сны и камни

Города, которые созревают на древе мира, замкнуты в своей форме, словно яблоки. Все одинаковые: ни один не похож на другой. Воплощением одного-единственного варианта из перечня возможных является даже название, выведенное над перронами. Одна река — другой не требуется — прокладывает себе путь тщательно, раз и навсегда. Один набор улиц, один зоопарк. Жители наперечет знают оттенки облаков на небе и штукатурки на стенах. Каким бы что ни получилось, другим ему уже не быть. Коль скоро одно им дано, другое неминуемо будет отнято. Каждый взгляд наводит на мысль, будто их чем-то обделили. Перемещаясь по городу, они лихорадочно воображают, как еще тот мог бы выглядеть. Если, к примеру, река течет лениво и широко, огибая песчаные отмели, рано или поздно они сочинят другую, какой им не досталось, — глубокую и стремительную, с обрывистыми берегами, поросшими бурьяном. Так что зарождаясь, созревая и разлагаясь, город заключает в себе одновременно все возможности и всю картину мира. Он — часть и целое, беспредельность и Богом забытая глухая дыра. Песчинка в мире и пропасть, в которой мир теряется, как слива в компоте. Ибо закон, упорядочивающий большие и меньшие целые, гласит, что малое содержится в большом, а большое в малом. И только благодаря этому мир уместился сам в себе. И только так он может существовать. Ведь иначе ему некуда было бы деваться.

Вскоре после того, как древо мира загорелось живым огнем и испепеленные листья опали с его ветвей, из позабытой всеми косточки стало что-то проклевываться. Почему именно тогда, почему здесь и почему так? Это объяснялось неповторимыми особенностями сезона, качеством почвы и направлением ветра. Короче говоря, по-другому быть не могло. Разом пошли в рост здания общественные и жилые, большие, средние и малые, стройные и неуклюжие, нарядные и обыкновенные. Они появлялись из-под земли и тянулись ввысь, окруженные деревянными строительными лесами, тучами известковой пыли, в суматохе и гомоне, среди скрипа тачек, постукивания мастерков, резких предупреждающих возгласов и глухого звука падающих кирпичей.

Неизвестно, откуда бралась сила, приводившая все это в движение и заставлявшая стены стремиться вверх. Сколько же раз надо взмахнуть лопатой, чтобы в глинистой почве появился один котлован. Сколько труда надо положить, чтобы стены показались над краем котлована, не говоря уже о крышах, дверных косяках и оконных рамах, штукатурке. Предназначение семени — набухать и прорастать, заключенная в нем сила тому только и служит. Именно она вовлекала песок и известь в круговорот веществ, необходимый для роста стен. Груды глинистой земли требовали веры, словно воды, которая пробуждает жизнь. Вера переполняла сердца тех, кто возил цемент и подавал кирпичи. И груды земли впитали ее столько, сколько сумели. В те времена веры на свете хватало, в отличие от знаний, которых, пожалуй, было еще маловато. Ведь только тот, кто не осознает масштабов начатого дела, способен так копать, не страшась лавины дальнейших обязанностей, которая неизбежно последует. Предотвратить ее возможно лишь одним способом: засыпав поскорее котлованы, чтобы нечего стало заканчивать.

Никакие сомнения не смущали разум: укладывавшие кирпич верили в вертикали и горизонтали, а также в строительный раствор. Еще они свято верили, будто все, созданное разумом (даже булавки, даже канифоль), миру необходимо. Никто не сомневался, что в городе должны быть улицы, а следовательно, и поливальные машины, чтобы поливать улицы в жаркий день, когда пыль стоит столбом. И трамваи и грузовики, чтобы днем и ночью колесить по городу, из конца в конец и обратно. Что надо создать шоферов, монтеров, вагоновожатых и кондукторш, медсестер и милиционеров.

Чтобы сотворить всю эту толпу, достаточно было сшить тиковые комбинезоны, белые халаты с крахмальными чепцами и мундиры из серого сукна. Но понадобились еще и прядильные и ткацкие станки, швейные иглы, портняжные ножницы и так далее. Едва возник мир, потребовалось все, причем безотлагательно. Нужные вещи и инструменты, необходимые для их создания, неважно, в каком порядке, лучше одновременно. И еще сырье: сталь, уголь, нефть, бумага и чернила, не говоря уже о желтой масляной краске для стен приемных.

Столь огромное нагромождение нужд, не терпящих отлагательства, вызвало безумную спешку, беспокойство и сомнения. Что, например, должно появиться раньше — токарный станок или винтик к нему, чугун или домна, яйцо или курица? Не успев вырваться из первоначального хаоса, мир тут же погряз в работе, что по плечу лишь гигантам, огромной как он сам, кропотлива, как вдевание нитки в иголку, — в труде, беспредельность которого бесследно поглощала первые груды глины, выкопанной под фундаменты будущих фабрик.