Сны инкуба

— Вы вампир, Бенчли. Кровосос, хищник. Будь вы человеком, я спросила бы только, что вы видели или слышали, но вы — не человек. Если вы ничего не видели и не слышали, что вы унюхали? Что почуяли?

Он положительно был озадачен:

— Что вы имеете в виду?

Я покачала головой:

— Они что, превратили вас в вампира, и не рассказали потом, что вы теперь собой представляете?

— Мы — вечные дети Господа, — сказал он.

— Фигня, фигня и ещё раз фигня! Вы понятия не имеете, кто вы и кем можете быть!

Мне хотелось взять его за плечи и встряхнуть. Пять лет он уже мёртв. Вряд ли он замешан, но он проходил по этой парковке очень близко к моменту убийства. Если бы не был он такой жалкой пародией на нежить, мог бы помочь нам поймать гадов.

— Не понимаю, — сказал он, и я ему поверила.

Я встряхнула головой:

— Свежего воздуху мне. — Я пошла к двери, оставив Зебровски бормотать: — Спасибо, мистер Бенчли, за сотрудничество, и если вы что-нибудь вспомните, позвоните нам.

Я уже стояла на цементной дорожке, изо всех сил вентилируя лёгкие ночным воздухом, когда Зебровски меня догнал.

— Какая тебя муха укусила? — спросил он. — С чего ты решила прервать допрос подозреваемого?

— Он этого не делал, Зебровски. Слишком он жалкая для этого личность.

— Анита, ты себя слышишь? Это же бессмысленно! Не хуже меня знаешь, что убийцы бывают иногда очень жалкими. Некоторые из них специализируются на жалости.

— Я не в том смысле, что мне его жалко. Я в том смысле, что такой жалкий вампир этого сделать не мог бы.

Зебровски нахмурился:

— Не уловил мысль.

Я не знала, как объяснить, но попыталась.

— То, что ему позволили верить, будто превращение в вампира решит все его проблемы, уже было плохо, но они его убили. Отняли его смертную жизнь и сделали все, чтобы он как вампир был калекой.

— Калекой? В каком смысле?

— Все вампиры, кого я знаю, Зебровски, отличные наблюдатели. Они хищники, а хищники видят все. Бенчли обладает клыками, но думает по-прежнему как овца, а не как волк.

— Ты действительно хотела бы, чтобы каждый член этой церкви был хорошим хищником?

Я прислонилась к перилам спиной:

— Не в этом дело. А в том, что у него забрали жизнь и не дали взамен другой. Сейчас ему не лучше, чем было.

— Его больше не арестовывают за пьянство и дебош.

— И сколько ещё пройдёт времени, пока он не выдержит, не воспользуется взглядом, не возьмёт кровь и это дело не вскроется? Донорша утром проснётся и побежит жаловаться на психическое насилие. Он слишком слабый вампир, чтобы у жертвы утром не было сожаления.

— Что значит — слишком слабый вампир? Анита, не вижу смысла.

— Не знаю, увидишь ли, Зебровски, но я вижу. Они страшны, или могут быть страшны, но это как смотреть на тигра в зоопарке. Они опасны, но у них своя красота, даже у принадлежащих к тем линиям, что красоты после смерти не дают, даже у этих есть некая сила. Некая мистика, или аура уверенности, или что-нибудь в этом роде. Что-то такое, чего лишён каждый член церкви, с которыми мы говорили, начиная с прошлой ночи.

— Ещё раз спрашиваю: ты хотела бы, чтобы они все обладали загадочностью и силой? Хорошо ли это будет?

— Для профилактики преступлений и охраны порядка — плохо, но, Зебровски, эта церковь уговорила людей на добровольную смерть. Смерть ради чего? Я годами пытаюсь отговаривать людей от вступления в эту церковь, но я не слишком общалась с её членами, раз уж их не удалось спасти.

Он посмотрел на меня как-то забавно — могу его понять.

— Ты до сих пор считаешь их мертвецами. Встречаешься с таким, и все же считаешь мертвецом.

— Жан-Клод не сотворил ни одного вампира с тех пор, как стал Мастером Города, Зебровски.

— А почему? Это же сейчас считается законным и не рассматривается, как убийство.

— Думаю, он согласен со мной, Зебровски.

Тут он нахмурился сильнее, снял очки, потёр переносицу, снова надел очки и покачал головой.

— Я простой необразованный коп, у меня голова трещит.

— Ага, простой. Кэти мне говорила, что у тебя диплом по охране правопорядка и по философии. Коп с дипломом по философии, не что-нибудь.

Он посмотрел на меня искоса:

— Если кому расскажешь, я буду все отрицать. Скажу, что у тебя от спанья с нежитью крыша поехала и начались галлюцинации.

— Поверь мне, Зебровски, если у меня будут галлюцинации, не ты в них будешь героем.

— Это удар ниже пояса, Блейк. Я тебя даже не дразнил. — У него зазвонил мобильник. Все ещё улыбаясь на мой удар ниже пояса, он открыл его. — Зебровски слу… — Он не договорил, улыбка его исчезла. — Арнет, скажи ещё раз, медленно… Черт… Едем. Освящённые предметы всем держать на виду. Они засветятся, если вамп будет близко.

Он побежал, на ходу захлопывая телефон. Я побежала за ним.

— Что стряслось?

Мы прогрохотали по лестнице, пока он ответил.

— В квартире обнаружена мёртвая женщина. Вампир отсутствует. Квартира выглядит пустой.

— Выглядит? — спросила я.

— Вампиры — хитрые бестии.

Я бы стала спорить, если бы могла. Но так как он сказал правду, я поберегла дыхание для бега и обогнала Зебровски по пути к машине. Если бы мы оба не боялись того, что может обнаружиться на месте преступления, я бы его подразнила.