Парковка была вся занята — то есть действительно вся. Зебровски пришлось поставить машину в зоне, отведённой только для пожарных. За нами ехали Маркони и Смит, и ещё две машины сопровождения с мигалками. Очевидно, Зебровски продумал план, пока я пыталась наладить отношения с Арнет. Значит, командовать на месте убийства остались Абрахамс или Арнет. Скорее Абрахамс — сегодня я бы не оставила Арнет командовать младшей группой детского сада. Ну, впрочем, я несколько предубеждена, признаюсь.
Зебровски поставил двух постовых у дверей и велел им держать освящённые предметы на виду.
— И никого не выпускать без моего разрешения. Вопросы есть?
Вопросов не было. Я напомнила, что тут есть ещё одна дверь, служебный вход, а людей у нас хватает, и Зебровски только кивнул и распорядился:
— Давайте.
Он будто транслировал Дольфа, но у него получалось. Как он говорил, так все и делали.
Маркони покачал головой и сказал вслух, что я думала.
— Настоящий полководец сегодня Зебровски.
— Тебе просто завидно, что он лучше подражает Дольфу, чем ты.
Маркони улыбнулся и кивнул. Но руку он держал на поясе, и пистолет передвинул чуть вперёд. Иногда чем больше шуток, тем больше нервов.
Смиту было все достаточно внове, чтобы глаза у него сверкали, и он почти дрожал от нетерпения, как охотничий пёс, рвущийся с поводка. Ещё и месяца не прошло, как он стал детективом — этого достаточно для нетерпеливого желания себя проявить. Я только надеялась, что не слишком нетерпеливого, потому что рекомендовала его я.
Зебровски заметил это и кивнул мне — дескать, он за Смитом присмотрит. И спросил моего совета вот по какому поводу:
— Врываемся нагло или входим тихо?
Я подумала секунду и пожала плечами:
— Они знают, что мы здесь, Зебровски. По крайней мере те, что за дверью.
— Они нас слышат?
Я кивнула.
— Но давай попросим привратника доложить о нас Малькольму. Вежливость ещё никогда никому ничего не стоила.
Он кивнул, потом подошёл к большой, полированной, деревянной двери. Но не успел распахнуть её, как ему открыли изнутри. Открыл молодой человек с короткими каштановыми волосами, в очках. Я его видела раньше — тоже на расследовании одного дела. Имя у него вроде бы на «Б» — Брэндон, Брайан, или Брюс — что-то такое. Брюс, кажется.
Он прикрыл за собой дверь, не давая нам заглянуть за неё — мы только успели заметить оборачивающиеся к нам лица. Глаза за очками были так же красивы, а на шее виднелись заживающие укусы. Как будто не прошло слишком много времени. Все же приятно знать, что он ещё среди живых.
— Вы прерываете наше богослужение? — спросил он тихо и сдержанно.
— Вы — Брюс?
Глаза его раскрылись чуть шире:
— Удивлён, что вы помните меня, миз Блейк.
— Вообще-то маршал Блейк, — улыбнулась я.
Снова чуть шире раскрылись его глаза:
— Мне принести мои поздравления?
— Он тянет время? — спросил Зебровски.
— Не в том смысле, в каком ты думаешь, — ответила я. — Он не хочет, чтобы мы прервали службу, но вряд ли станет сознательно прятать убийцу.
Ещё раз широко раскрытые глаза:
— Убийцу? О чем вы говорите, миз маршал Блейк? Наша церковь не практикует насилия ни при каких обстоятельствах.
— Одна покойница, найденная дома у члена вашей церкви, могла бы возразить — если бы могла, — сказал Зебровски.
Лицо Брюса исказилось страданием:
— Вы уверены, что это дом члена нашей церкви?
Мы оба кивнули.
Брюс опустил глаза к земле, потом кивнул, будто что-то решив.
— Если вы подождёте в заднем притворе, я сообщу Малькольму, что случилось.
Зебровски посмотрел на меня, будто спрашивая, годится ли это. Я пожала плечами и кивнула.
— Нормально.
Брюс улыбнулся, явно с облегчением.
— Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, говорите тише. Здесь церковь, и у нас идёт служба.
Он провёл нас в эти тщательно полированные двери. Постовые остались снаружи, но Маркони и Смит вошли с нами.
Вестибюля за дверями не было. Они вели прямо в неф, и вдруг перед нами оказались скамьи, заполненные прихожанами. Ближайшие к двери вампиры уже на нас косились.
Брюс жестом попросил нас остаться на месте, потом обошёл скамьи по широкому кругу, под красно-синими витражами с абстрактным рисунком. Там, где должны были быть образы святых или распятия, или хотя бы крест-другой, были только голые белые стены. Наверное, поэтому мне эта церковь всегда казалась незаконченной, голой, будто стенам нужна одежда.