— Попытайся ещё раз прочесть мои мысли прикосновением.
— Я не пытался…
— Если будешь отрицать, я очень постараюсь, чтобы все, с кем ты вёл переговоры последние годы, узнали, как именно ты их перехитрил. Рукопожатия было достаточно.
— Я никого не зачаровывал.
— Нет, ты просто читал мысли, брал знание из разума против воли владельца. Это запрещено законом.
— Опять угроза, миз Блейк?
— У меня все просто, Малькольм. Если ты сейчас своё скромное ясновидение применишь ко мне, оно останется нашей маленькой тайной. Если нет, оно не останется нашей маленькой тайной. Сам видишь, насколько просто.
— Как я могу тебе верить?
— Можешь или не можешь, а выбора у тебя нет.
Тут я ощутила его силу — как воду, заполняющую помещение. Когда-то я боялась в этой силе утонуть. Сейчас я знала, что могу в ней плыть или просто её не замечать.
— Показуха на меня впечатления не произведёт.
— Я это сделаю, но не потому, что ты меня заставила. Я хочу, чтобы прекратились эти убийства, и если мы приютили среди нас змей, не ведая того, то я хочу знать, кто они. Я не потерплю, чтобы подобные вещи творились в моей церкви или же членами её.
— Отлично. — Я протянула ему руку. — Давай тогда от слов к делу.
Он нахмурился, но руку мне дал, и как только наши пальцы соприкоснулись, я почувствовала, как он роется у меня в голове. Ощутила, как он увидел ещё раз образ мёртвой женщины. Более полный. Своей силой я взмахнула наружу, как парирующим клинком, и на этот раз он был готов — он просто убрал руку и отступил.
— Пусть тебе будет от этого столько же радости, сколько мне за много сотен лет.
Это прозвучало как благословение по форме и проклятие по сути, но я не обратила внимания. Мне надо было воспользоваться даром, пока он со мной. И я повернулась к вампиру, пристёгнутому наручниками к стулу.
Он слышал по крайней мере часть разговора с Малькольмом, и лицо его было сердитым и вызывающим.
— Я не буду говорить.
— Я тебя и просить не буду.
— Что сейчас происходит, Анита? — спросил Зебровски.
— Я собираюсь выяснить то, что нам хочется знать.
— Как? — с явным подозрением спросил он.
Я не могла сдержать смеха:
— Зебровски, ты чего подумал?
— Даже не знаю.
И смех у меня сам собой угас. Всегда неприятно видеть, как твои друзья смотрят на тебя так, будто допускают, что ты можешь быть монстром.
— Я ничего не собираюсь делать такого, чего ты сегодня уже не видел.
Он удивлённо раскрыл глаза:
— Но тому типу ты нравилась, а этот тебя не выносит.
— Не играет роли.
Он сделал неопределённый жест — дескать, что ж, действуй, но вид у него был такой, будто поверит он только, когда увидит. Что ж, его можно понять. Я протянула руку к лицу Купера.
— Не трогай меня!
— Хочешь, чтобы я сразу тебя пристрелила?
Он посмотрел злобно.
— Тогда сиди тихо.
Не опасайся я, что он попытается вцепиться в меня зубами или руками, я бы обняла его сзади, но он — вампир, а их лучше не обнимать, если не уверен в своей безопасности. Я тронула его сбоку, так что если бы он попытался меня цапнуть, я бы почувствовала и успела бы отодвинуться. Я коснулась его щеки. Он был чисто выбрит, но холоден. Ещё сегодня не ел.
«Кто твой мастер?» — подумала я.
Он сопротивлялся. Он пытался вызывать случайные мысли. На меня хлынул поток хаотических образов. Я увидела вторую стриптизершу, с прошлой ночи. Она была жива и танцевала. Какая-то фигура в плаще ссутулилась рядом со сценой.
— Нет! — отдёрнулся Купер.
Я прижала его руку бедром и взялась ладонями по обе стороны головы. Волосы у него были мягкие, но не такие, как у Эвери. На ощупь они были такие, будто, если им дать отрасти, появится в них плотность и волна.
— Не надо, — произнёс он, и это уже не было криком.
Он пытался думать о чем угодно, обо всем сразу. Но среди этих спутанных образов я узнала лицо. Лицо женщины. Я вспомнила её за пиршественным столом. На пиру при дворе Бёлль. И воспоминание это было не моё.
— Жан-Клод! — подумала я.
Он шепнул через меня, и я ощутила, что на этот раз он занят, или сейчас будет занят.
— Мне прийти к тебе, ma petite? Я это могу отложить.
— Кто она? — спросила я вслух, но для его ушей, хотя услышало, наверное, больше.
— Гвенит. Прекрасная Гвенни, возлюбленная Витторио.
— Витторио, — повторила я, и с именем пришло лицо. Красивое смуглой красотой, и вряд ли он начал жизнь с итальянским именем. Скорее, с арабским, настолько он был тёмен. — Витторио.
Очевидно, я шепнула это вслух, потому что Купер вскрикнул и вскочил — вскочил, прикованный наручниками к стулу. Когда он вставал, ко мне от него дошла очень отчётливая мысль: