Сны над Танаисом

Странный знак приковал мое внимание: я увидел на столе неподвижную, широкую полоску вина и быстрый ручеек, стремившийся к краю. Но прежде чем вино закапало на пол, ручей влился в полоску и, расширяя ее, потек по краю стола.

Аминт, удивившись перемене во мне, позвал меня по имени. Я невольно поднял глаза, но вид мой, вероятно, был столь отрешенным, что встревожились оба - и Аминт, и Невия.

- Что с тобой? - робко спросила Невия.

Какими словами мог я ответить им? Я прозрел связь наших судеб, и она поразила меня. Мне открылось вдруг, что вся моя жизнь, все мои странствия, все мои познания и вся моя сила оказались лишь ручейком-притоком тихой и ровной судьбы Аминта. Не мне, а ему, наивному и несмелому юноше, суждено было исполнить то, о чем смутно грезил я. Ему суждено было достичь той цели, о которой томилась моя душа, мучаясь средствами ее достижения. Я не видел, как удастся ему, Аминту, исполнить. Он шел вперед наивно и прямо, не ведая ни о своем высоком назначении, ни о высокой цели. Мне показалось, что ему и не положено о том узнать: ясность души позволяла ему достичь вершины, до которой не могла подняться моя всепознающая сила.

Последняя истина открылась мне: в царстве живых я - при Аминте. Все, что пережил я до сего дня, и все, что умел, могло теперь слиться всего в одно-единственное слово, сказанное в свой срок. Если же сравнить судьбу Аминта с кораблем, то моя судьба должна была послужить ему мачтой, если только не одним из многих весел.

Правда была такова, но несправедливая, страшная несоизмеримость ошеломила меня. Я, Эвмар-Прорицатель, "понтийский маг", побеждавший огонь, воду, железо и ненависть "посвященных", пришел в царство живых стать слугой, а не багаратом. И не тяжелые победы, и не горькие плоды познания, а всего лишь единое слово, пока что не переданное юнцу, не искушенному ни в жизни, ни в знании, - вот что до поры реет надо мной всесильным Гением-хранителем.

И тогда, в миг жестокого прозрения, я впервые осознал, сколь высоко поднялся я не в познании, а в гордости, сколь выше своего народа почитал я себя самого, радуясь своей силе и победам над теми, кого считал сильными, - над прорицателями и "посвященными". Они, горстка опасных отщепенцев, умели убивать и повелевать, но признав в них ослепшую силу, я ослеп сам: на их силе я вознес себя, не разглядев, что за тенями, похожими на живых людей, нет ничего, кроме холодных пустот Аида.

Что мог я сказать Невии и Аминту, в один миг пережив мучительный вихрь откровений. Не меньшей силы, чем пройти сквозь железные врата Мемфиса, стоило мне смягчить взор и улыбнуться, сославшись на внезапный приступ головной боли.

- Это случается с детства, - попытался я успокоить моих гостеприимных хозяев. - Если не высплюсь.

Невия недоверчиво нахмурилась и сказала слова, которых раньше избегала:

- Я знаю, там, за нашими стенами, ты увидишь одного из своих врагов.

Я покачал головой и ответил, как мог искренней:

- Нет, Невия, просто мне слишком редко доводится согреться у добрых очагов. Так редко, что, отогревшись, душа начинает болеть, как отмороженная рука.

С того вечера минуло всего два месяца, но, по-моему, прошла целая жизнь, более долгая, чем десять странствий Одиссея.

Дни мои сокращались, а я искал и не находил правду, зерно которой обязан был бросить в жизнь младшего сына пресбевта.

Боясь упустить Слово, я боялся упустить Аминта из вида даже на один час.

Чутье подсказало мне, что я не сумею нанести ему вреда. Я рассказал ему всю свою жизнь, день за днем. Я поведал ему о своих муках и сомнениях. Мы побывали и у роксолан Фарзеса, и у меотов. Невия поначалу сильно тревожилась за Аминта, но наконец и ее женское сердце прозрело, что беды не будет.

За короткое время нашей дружбы Аминт быстро переменился. Его губы стали прямее и строже, а в глазах появился ровный свет сильной мысли. Но и в этих переменах я еще не видел исполнения своей судьбы.

Теперь же цель близка - это я понял вчера, в недобрый день.

Утром мы стояли на Южной башне и молча смотрели, как вдали тянется в небо черное облако. Горела Белая Цитадель.

- Это сделали не варвары, - с уверенностью прирожденного провидца сказал Аминт.

- Ты прав, - кивнул я. - Твои глаза окрепли.

- Враги отца, - добавил Аминт, пристально взглянув на меня.

- Да, - ответил я. - Наши враги.

Аннахарсис нанес нам сильный удар. Эту схватку я проиграл.

- Ты знал? И не мог спасти Цитадель? - спросил Аминт резким голосом, крепла и душа его - он уже начинал судить.

- У нас были хорошие гонцы, - сказал я. - Гестас, сын Мириппа. Он обогнал время, спеша в Цитадель с приказом. Но Феспид - он запутался в своих собственных хитростях Я не смог спасти Цитадель. Не сумел. Хотя ее участь и не была решена богами.

- Я так понимаю, что кавалерия не успела к ним на выручку - и в этом твоя вина, - подумав, решил Аминт.

- Не только в этом, - ответил я.

Мы помолчали.

- Пожар в храме Аполлона Простата и в Цитадели - события, связанные между собой? - спросил Аминт.

- Да - зачинщиком, целью и средствами, - ответил я.