Сны о России

В ночь на двадцать седьмое ноября Лаксман и сопровождавшие его лица выехали в Иркутск. Две кибитки и три телеги с вещами тащила упряжка из двенадцати лошадей. Кодаю расставался с городом, который переменил его судьбу и заставил пережить немало счастливых и горестных минут. В четыре часа утра они подъехали к дому Буша. До рассвета было еще далеко. Все вокруг стояло погруженным в ночную тьму, и только в доме Буша светились все окна. Буш и его домочадцы тепло встретили Кодаю. На прощание Буш подарил Кодаю две коробки чая, а его дочь — нательную рубаху. Лаксман получил от Буша многочисленные саженцы, которые разделили на четыре части, завернули в суконные полотнища и положили в кибитку. После прощального завтрака Лаксман и его спутники покинули дом Буша. Дворцовая роща была окутана густым туманом, сквозь который проникали первые лучи солнца, создавая призрачное освещение. Трудно было понять: утро еще или уже наступил день.

Спустя двое суток, двадцать девятого ноября, кибитки остановились в Москве у дома богатого купца Жигарева. Здесь Кодаю прожил двенадцать дней, посещал церкви, театры, осмотрел сахарный завод, принадлежавший старшему брату Жигарева.

Одиннадцатого декабря путники покинули Москву, а утром четырнадцатого уже были в Нижнем Новгороде, откуда, после недельной остановки, двинулись дальше. Новый год Кодаю, Синдзо и Лаксман встретили посреди снежной равнины. По японскому летосчислению наступил двенадцатый год Тэммэй,[27] но Кодаю решил не говорить об этом Синдзо, поскольку тому уже не было необходимости об этом помнить.

Пятого января они прибыли в Екатеринбург. Дальше дорога была довольно трудной. В каждую кибитку запрягли по двадцать шесть лошадей.

Была еще одна остановка, в Тобольске. Оттуда вплоть до самого Иркутска простиралась бесконечная, скованная морозом равнина. В Иркутск прибыли двадцать третьего января в полночь. У Кодаю защемило в груди, когда показалась белая лента замерзшей Ангары. Прошел год с тех пор, как он уехал из Иркутска. Стояла глубокая ночь, и город казался вымершим. Над безлюдной дорогой, как и год назад, кружились снежинки. Наконец-то он вернулся в город, где его ждали Коити, Исокити и Сёдзо. Благодаря Лаксману Коити и Исокити уже были оповещены о разрешении вернуться в Японию. Знал ли об этом Сёдзо? Пожалуй, Коити сумел тактично сообщить ему эту новость, думал Кодаю.

По прибытии в дом Лаксмана утомленные долгим путешествием путники повалились на постели и мгновенно уснули.

На следующий день Лаксман и Кодаю прежде всего отправились засвидетельствовать свое почтение генерал-губернатору Ивану Алферьевичу Пилю. Пиль принял их необыкновенно торжественно.

— Корабль, который доставит вас на родину, будет готов к отплытию в мае, — сказал он, обращаясь к Кодаю. — До той поры у вас есть время спокойно подготовиться к отъезду.

Пиль говорил с Кодаю очень тепло, потом провел гостей в соседнюю комнату, где был накрыт стол. Генерал-губернатор проявил поистине необыкновенное гостеприимство. К столу было подано даже виноградное вино. Понимая, что главный гость здесь Кодаю, Лаксман почти не вступал в разговор, молча потягивал вино, а когда в бокале ничего не оставалось, наполнял его снова. Такой уж был Лаксман человек: в гостях всегда вел себя так, словно находился у себя дома. Только в присутствии Екатерины он изменял своим привычкам. Все прощали Лаксману его экстравагантность, считая ее естественной для столь выдающегося ученого.

Когда Кодаю и Лаксман вернулись из гостей, их уже ждали Коити и Исокити, они оживленно беседовали с Синдзо, с которым не видались целый год. Кодаю передал им подарки императрицы. Коити положил врученную ему шкатулку с серебряной медалью на полку в красный угол. Исокити попытался было открыть свою шкатулку, но Коити остановил его:

— Не надо! Это же подарено всем нам — не трогай руками, положи рядом с моей.

Исокити беспрекословно подчинился. Кодаю понял, что Коити сделал так, чтобы не испортить настроение Синдзо, которому медаль не полагалась.

Трудно сказать, понял ли это Синдзо, но он тут же сказал:

— Мы с Сёдзо остаемся и будем пожизненно получать жалованье — триста рублей серебром. Вам таких денег и во сне не увидеть, когда вы вернетесь в Японию. Счастье, если вы там десятую, а то и сотую часть заработаете. Конечно, сколько ни получай — все кажется мало. Но мне этих денег вполне достаточно.

Кодаю внимательно поглядел на Синдзо. Его лицо было ясным и беззаботным. За этот год Синдзо повзрослел, превратился в настоящего мужчину, думал Кодаю, Коити не хотел сделать больно Синдзо, а Синдзо, со своей стороны, говорил так, чтобы возвращающиеся на родину не чувствовали себя виноватыми перед ним. По этой же причине он старался казаться беззаботным.

Вечером Кодаю отправился в больницу проведать Сёдзо. Сёдзо сидел на стуле у окна и читал книгу. Увидев Кодаю, он воскликнул:

— Наконец-то все закончилось к лучшему! Есть на свете бог, и он внял вашим молитвам.

— Спасибо тебе за добрые слова. Но горько нам возвращаться втроем, оставляя Синдзо и тебя здесь.