Сны об Уэссексе. Фуга для темнеющего острова

– Лучше иди сейчас. Рафик предлагает сниматься, а то мы слишком близко к дороге. Что-то неладное творится, и он не хочет, чтобы мы подставлялись.

– Может, сначала разберемся, что именно творится?

– Рафик у нас, вообще-то, главный. Раз он сказал – надо слушаться.

– Да ну?

Ни с того ни с сего во мне взыграло бунтарство. Я не хотел слушать ничьих указаний, тем более от Олдертона, которого находил непроходимо тупым и упрямым. За все время в группе мое отношение к нему так и не поменялось.

Вертолеты загудели как-то иначе, и мы вернулись к изгороди, откуда я смотрел на поля и лес за ними.

– Где они? – спросил Олдертон.

– Не вижу.

Снова затрещали выстрелы, следом – пронзительный свист и четыре взрыва, почти накладывающиеся друг на друга. Лес озарился изнутри ослепительной вспышкой, которая затем погасла. Опять стрельба. Один вертолет пророкотал над деревней, второй завис неподалеку. Вдруг он издал оглушительный рев, и несколько ракет, оставляя за собой пламенный след, устремились к деревьям. Мы с Олдертоном рефлекторно пригнулись, но огонь вели не по нам. Через мгновение из леса снова донеслось четыре взрыва – может, больше. Затем опять жуткий свист, и еще четыре взрыва. Очередной вертолет проплыл над нами и занял позицию для обстрела.

– Бой идет в районе шоссе, – сказал Олдертон.

– Кто это?

– Рафик думает, что африммы. А вертолеты по виду советские. Впрочем, я их не различаю.

– Откуда у них авиация?

Воздушный обстрел продолжался. Вертолеты открывали огонь строго друг за другом, как на учениях. Стоило грохоту от одного залпа стихнуть, как следовал другой. И все это сопровождалось автоматной стрельбой на земле.

Вдруг меня осенило:

– Скорее всего, это те партизаны, которых мы встретили вчера. Они устроили засаду на шоссе.

Олдертон промолчал. Чем больше я думал, тем вернее казалась мне моя догадка. Африканцы явно что-то скрывали, все это заметили. Если, как предполагает Рафик, вертолеты и правда советские, а управляют ими африммы, то гражданская война вышла на новый, еще более ужасный уровень.

Неравный бой длился еще несколько минут. Мы с Олдертоном видели только отсветы взрывов и пролетающие над головой вертолеты. Незаметно для себя я начал считать число залпов. После двенадцатого наступило небольшое затишье. Вертолеты улетели перестраиваться. Вдруг один аппарат возник у нас за спинами. Он не стрелял, просто пронесся над лесом, а затем вернулся к своим. Мы снова затаились. Лес полыхал оранжевым пламенем, время от времени что-то в нем взрывалось. Стрельба вроде бы прекратилась.

– Похоже, все, – сказал я.

– Еще один где-то рядом, – отозвался Олдертон.

Я повертел головой.

– Вот он! – сказал Олдертон, указывая вправо.

Черный силуэт был едва различим на фоне ночного неба. Он двигался медленно, почти над самой землей. Навигационные огни не горели. Вертолет шел прямо на нас. У меня от страха заколотилось в груди.

Аппарат пролетел над полем, затем развернулся и, слегка набрав высоту, вновь направился к нам. Оказавшись над догорающими развалинами, он завис.

Мы с Олдертоном вернулись в дом и поднялись на второй этаж. Вертолет по-прежнему висел прямо над выгоревшим остовом. Порывы ветра от пропеллера разбрасывали золу во все стороны. Тлеющие угли вдруг вспыхнули, занялось пламя, и к нам поплыл дым.

В отсвете пожара отчетливо была видна кабина вертолета. Я вскинул винтовку, прицелился и выстрелил.

Олдертон кинулся на меня и выбил оружие из рук.

– Ты чего творишь, кретин?! Они же поймут, что мы здесь!

– Да плевать.

Я смотрел на вертолет. Сначала мне показалось, что я промахнулся. Потом двигатель резко ускорил обороты, и вертолет начал подниматься. Хвостовой пропеллер вращался с перебоями. Вертолет продолжал набирать высоту, но его вело куда-то вбок. Двигатель надсадно визжал. Затем аппарат ухнул в темноту, и через две секунды до нас донесся раскатистый грохот. Земля задрожала, в отдалении полыхнуло ослепительно желтое зарево, обломки вертолета взметнулись в воздух и разлетелись в разные стороны.

– Мудак! Кретин долбаный! – снова взвился Олдертон. – Теперь остальные придут сюда разбираться!

Я не стал отвечать.

* * *

После ухода Изобель мы с дочкой пребывали в постоянном страхе и замешательстве. Беда наконец стала осязаемой. Мы лишились последнего, что хоть как-то связывало нас с прежней жизнью.

Работа, деньги, дом, а теперь и семья. Не осталось ничего. Я не хотел, чтобы Салли так воспринимала ситуацию, и делал вид, что еще чуть-чуть, и все образуется.

Исчезновение Изобель, надо признаться, произвело на меня неожиданный эффект. Во-первых, я испытывал неподдельную ревность. Пока мы жили вместе, у Изобель была возможность – да и мотив – завести любовника, но уверен, она ею не воспользовалась. Теперь, однако, я заметил, что часто думаю, где она, что делает и, главное, с кем.

Во-вторых, я скучал по ней, невзирая на ту злость, которую она испытывала ко мне.