Сны Персефоны (СИ)

Он снова взял её за руку, переплетя пальцы, и они двинулись дальше, по дорожке из лепестков чёрных роз, пока не остановились у огромной двери из мерцающего серебристо-голубого металла. Изящно выполненная ручка напоминала голову ибиса с длинным клювом.

За этот клюв и взялся Аид. Потом — посмотрел на свою юную спутницу и произнёс:

— Ты думаешь, что видела уже всё великолепие Звёздного Чертога? — она кивнула. — Ну что ж, тогда я буду рад тебя удивить.

Персефона вскинула голову и хмыкнула: мол, попробуй, только вряд ли что-то затмит картину рождающихся и умирающих звёзд.

И он смог.

Дверь распахнулась, Персефона шагнула через порог и так и замерла с открытым ртом.

Бесконечные стеллажи окружали её. Чего на них только не было — папирусные свитки, пергаментные брошюры, глиняные и восковые таблички…

Книги. Все, какие только можно вообразить себе.

Так выглядела Вселенская Библиотека.

На противоположной от входа стене (хотя стене ли?) струилось гигантское полотно, выходившее из ниоткуда и терявшееся в нигде. По нему — ни останавливаясь не на секунду — бежали строчки.

— Свиток Ананки, — догадалась Персефона.

— Точнее, Скрижаль Мироздания, — мягко поправили её. Говоривший выступил из-за кафедры, и Персефона смогла его рассмотреть.

Молодой — по меркам смертных лет тридцати пяти — высокий почти, как Аид, стройный и весьма изящный, несмотря на бугрящиеся мышцы гладкого тренированного тела, этот бог являл собой образец утончённой и одухотворённой красоты. Его узкие бёдра охватывала белая схенти[10], имевшая широкий золотой пояс. Светлая полоска ткани резко контрастировала со смуглой кожей. Тёмно-рыжие короткие волосы — слегка взъерошены, а в золотисто-янтарных глазах, опушенных длинными каштановыми ресницами и подведённых синими стрелками, светились лукавство, ум и лёгкая печаль.

— Позволь тебе представить, моя Весна, — начал Аид, — старинного приятеля. Тот, книжный червь и зануда.

Тот улыбнулся и вернул шпильку:

— Сказал повелитель мертвяков.

Затем перевел взгляд на Персефону, и она заметила, как в его глазах мелькнуло искреннее восхищение.

— Я много слышал о твоей красоте, царица, — с лёгким поклоном сказал он, — но теперь с уверенностью могу сказать: нет слов во всех языках мира, чтобы описать твою несравненную прелесть.

Несмотря на пафосность комплимента, Персефоне он оказался очень приятен, она раскраснелась и ослепительно улыбнулась ему.