Сны сирен

– Легко… – буркнул я. И стал набирать сам себе по домашнему. Длинные гудки. Я звонил долго, но трубку так никто и не взял… Я нажал клавишу еще раз и набрал себя на мобильный. Отчетливо услышал стоявшую у меня на трубке мелодию режима ожидания. Ждал минуты три, пока звонок автоматически не сбросился и я не услышал в ответ автоматический голос «Абонент не отвечает».

– Черт! Долбаная фигня! Я не беру трубку! – заорал я в панике.

– Ну… попробуй еще раз… Может, кому-то другому? – Сикарту хитро подмигнул. – У тебя есть возможность дозвониться только один раз.

Я вспотел. Руки тряслись. Я лихорадочно думал, кому и в какое время можно позвонить, чтобы отменить все наши последующие действия. Лоскут! Точно! Я набрал Лоскута. Трубку не брали очень долго, целую вечность. Я держал в руке этот похожий на кирпич аппарат и еле слышно молился: «Ну возьми, возьми трубку!»

И трубку взяли.

– НЕ ТУДА ПОПАЛИ! – услышал я веселый возглас Лоскута и свой собственный смех на заднем плане. А потом короткие гудки.

Я бросил телефон на землю и схватился за голову.

– Ну чего? Разговор не клеится? – Сикарту явно издевался надо мной. – Время вышло. Видишь ли… этой самой кнопкой надо уметь пользоваться. И по-любому выходит, что ты должен доделать то, зачем явился сюда.

– Но как я найду этого долбаного Херста, если я вообще не понимаю, что происходит?! – заорал я на древнее божество.

– Я же тебе говорил. Все не так, как кажется. Ты думаешь, что это ты ищешь. А может, это тебя ищут? – Сикарту опять улыбнулся. Достал из кармана сигару, закурил. Потом посмотрел в небо. – Думаю, что достаточно поисков. Думаю, что сейчас вас найдут. Кыш!

Сикарту сделал резкий шаг ко мне и ткнул сигарой мне в щеку. Меня пронзила совершенно реальная боль. Я заорал и очнулся на траве рядом с тобой и Лоскутом. И еще кто-то находился рядом с нами. Не нужно быть провидцем, чтобы понять: неподалеку от нас, в темноте, стоял Вильям Херст.

– Вставайте! – властно произнес он. – Сейчас рассветет.

И стало светло.

XXV. ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

У Вильяма Херста и впрямь было что-то библейское во внешности. Если б я вдруг решил сделать кавер Евангелия, перенести события в наши дни, то, не задумываясь, позвал бы спящего художника на главную роль. У него были большие, добрые голубые глаза, темно-русые волосы до плеч. Длинные тонкие пальцы, широкие плечи, аккуратные, выверенные жесты. Безусловно, он обладал яркой харизмой, но харизма была несколько странная – будто не живой человек стоит перед нами, а персонаж кино. Уж больно он был правильный. Идеальный. На него хотелось смотреть, его хотелось слушать, но представить Херста в реальной жизни, например – в очереди к кассе в «Азбуке вкуса» – нет, представить такое было невозможно. Лет двадцати семи, то есть столько, сколько ему было, когда он забылся своим рекордно длинным сном, одетый в непривычного покроя жилетку с карманами и походного вида брюки, также со множеством карманов. Универсальная одежда путешественников, вид которой не изменился с колониальной эпохи. Держался Херст прямо и властно, но в глазах его виделась бесконечная грусть, хотя он и скрывал ее. Грусть – а еще Знание. Что ж, ничего удивительного: человек столько времени обитает в этом зачарованном месте. Вот только захочет ли он поделиться с нами своими знаниями? Сомнительно…

– Вставайте! – сказал Херст властно. – Сейчас рассветет!

И стало светло. Точно так же, как и перед этим стемнело, – почти мгновенно. Будто кто-то ждал возле рубильника, когда художник даст сигнал.

Лоскут вскочил на ноги и испуганно заозирался по сторонам. Потом уставился на Херста и протянул:

– С ума сойти…

– На это у вас еще будет время, – тихо ответил Херст. – Предлагаю обсудить все ваши вопросы по пути, а то вскоре может случиться непоправимое – вы станете частью этого мира и выбраться отсюда уже не сможете. Поэтому надо спешить. Следуйте за мной.

И Херст уверенно и быстро зашагал в одном ему известном направлении. Нам ничего не оставалось, кроме как следовать за ним. Я посмотрел по сторонам и аж присвистнул от удивления – вокруг нас был совсем другой мир, очень сильно отличающийся от вчерашнего. От восточного сада не осталось и следа. На смену аутентичной азиатской сдержанности пришла вульгарная бурная цветастость разросшегося весеннего сада, за которым давным-давно никто не ухаживал. На земле валялись многочисленные перезревшие плоды, в беспорядке росли большие, разноцветные цветы. Тянущиеся во все стороны ветви цеплялись за одежду. Кустарник, некогда постриженный причудливыми формами, теперь преграждал дорогу непреступной стеной. Херст же шел уверенно, напролом, сквозь заросли, а мы продирались следом. Разговаривать во время этого марш-броска было невозможно. Я решил не спешить и все вопросы оставить на потом.

Несколько раз ты спотыкалась, и я едва успевал подхватить тебя. В какой-то момент мне даже показалось, что я хочу остановиться и отдышаться, но, как только я об этом подумал, сил у меня прибавилось, и я продолжил путь.

Наконец мы вышли на поляну, посреди которой стояла та самая стеклянная дверь.