— Ну что ты, Терция… — я взял в ладони ее лицо, приподнял. Мне нравилось, что я могу называть ее как мою Эмилию. — Я тебе не симпатичен? Скажи, и я просто побуду с тобой, а потом скажешь, что ничего не вышло.
Она замотала головой, и я едва услышал ее: «Не ты».
Ее тело соскучилось по мужским ласкам. Более похотливая и испорченная женщина заманила бы в свою постель искусного в таких утехах раба. Но эта сносила беспомощные ласки старого мужа, лишь бы вновь возродить к жизни угасающий род.
Когда я уходил на рассвете, хозяин вышел в атрий меня проводить.
Он смотрел не слишком дружелюбно — как ни верти, а ревность куснула его сердце не раз и не два в ту ночь, когда до его слуха долетали стоны из маленькой спаленки.
— Проживу еще год непременно, чтоб поднять ребенка с земли и признать своим, — пообещал старик.
К слову, он сдержал обещание. Я знаю — и знаю точно, что многие семьи были не так щепетильны. Рассказывают, что вдовые женщины, не имевшие наследников, выходили за стариков и спали после того с кем ни попадя — кто с рабом, кто с вольноотпущенником. Семьи этих детей редко признавали, и потому как ни мало было наследников в те годы, в подкидышах не ощущалось недостатка. Каждое утро их находили на рынке. И я время от времени посылал Диодокла на Бычий рынок поглядеть — не подкинули ли нового младенца. Я брал найденыша к себе в дом, точно зная, что уж по матери эти дети вовсе не безродные и не рабы, что наверняка их дед или дядя, или старший брат остался лежать на Каннском поле. Подкидывали больше мальчиков — девочек иногда признавали. Ведь им не беречь родовые традиции, не поддерживать культ домашних богов. Обычно их выдавали замуж за неровню, или они так и оставались при доме — то ли служанки, то ли дочери господина, по рождению свободные, в жребии несчастные.
Уж коли речь зашла о женщинах, то я должен непременно рассказать о Селене. Многие мужчины позавидовали бы ее сообразительности и уму. Девочкой лет восьми или девяти ее привезли на невольничий рынок. Думаю, ее попросту украли где-то на Востоке из богатой семьи — она умела читать по-гречески и писала складно. Была она смуглой, с миндалевидными глазами и прямыми волосами, черными как вороново крыло. Ее полные чувственные губы всегда были полуоткрыты. А груди… Но я забегаю вперед. В десять лет она была некрасивым цыпленком, но уже умна и находчива. Ее купили в наш дом в помощницы кухарке, и она помогала, не ленясь, делая любую работу и угождая на кухне, при этом держась за свою покровительницу и ни на шаг не отходя. Она сумела втереться в услужение к хозяйке, выполняя не только капризы Эмилии, но и ведя ее записи по хозяйству. А моей Эмилии трудно угодить, чуть что, она награждала жаркими пощечинами прислугу куда чаще, чем я бил своих рабов. Когда года через три какой-то парень из домашних рабов решил затащить Селену в кладовку, она объявила, что хозяин держит ее для себя и коли не найдет в ней невинности, то отрежет всем молодым рабам носы и губы, ну и то, что пониже, тоже. И заявила это таким уверенным тоном, что ей поверили. И с тех пор никто даже по заднице ее похлопать не решался.
Когда ей исполнилось шестнадцать, она явилась ко мне в таблиний и попросила отпустить ее на свободу.
Если честно, я удивился. Другой бы прогнал дерзкую, а я спросил, с какой стати я должен ее отпускать, коли она моя рабыня и может пригодиться на работах.
Она ответила, что ей известно мое сластолюбие, что я почти каждую ночь дома провожу в объятиях женщины. Супруга моя вскоре родит и вряд ли станет удовлетворять мои притязания в ближайшее время. К тому же тело женщины повинуется призывам Луны. И в определенные дни женщина не делит ложе с мужчиной. Так что вторая женщина мне просто необходима. Но если Селена понесет и родит, мне будет неловко видеть сына своего рабом. Она знает мое благородство и уверена в этом. Поэтому пусть незаконный ребенок Сципиона родится свободным.
Меня поразила ее речь — мудрая, рассудительная, речь торговца, а не юной девицы. И в то же время она игриво облизывала губы, поправляла прядь волос, смотрела так, будто немедленно приглашала предаться Венериным удовольствиям. Я ответил: пусть явится ко мне вечером, и коли я найду ее невинной, то отпущу на свободу. Так и вышло. Вот только Селена не родила мне ни сына, ни дочери — она вообще ни разу не рожала. Меня это устраивало — ее тело долго не старело и доставляло мне всякий раз удовольствие, когда моя супруга не могла или не желала этого сделать.
История эта, с другой стороны, показывает, как самый точный и здравый расчет рушит нам Судьба, будто нарочно желая посмеяться над нами.