Сны Сципиона

При низкой волне я приказывал выводить корабли в море, дабы гребцы и воины на кораблях тоже постоянно упражнялись и устраивали тренировочные бои.

Я бывал всюду: на потешных сражениях моих легионов, на пристани, наблюдая тренировки моряков, потом шел в мастерские, чтобы проверить, как там ведутся работы, или отправлялся в арсенал, чтобы лично проинспектировать запасы оружия. Потом шел осматривать стены, пострадавшие во время штурма, и указывал ремесленникам, где вести работы. И так с утра до позднего вечера.

* * *

Через несколько дней прибыл в Новый Карфаген жених моей испанки. Парень был немногим меня старше, уверенный в себе, порывистый, дерзкий. Красивый на свой варварский манер и конечно же смелый. И, разумеется, не стоящий этой девушки ни на палец. Испанку обрядили в роскошное платье какой-то карфагенянки, старуха-гречанка причесала ее и украсила волосы золотыми лентами. Я подарил ей ожерелье из золотых бусин и оникса. Согласно обычаю вручить невесту жениху должен был отец девушки. Но я, как победитель и господин, вложил ее ладонь в руку Аллюцию, заполучив союзника и командира конного отряда. Но когда я взял ее за руку, чтобы отдать этот дар варвару, мне показалось, что жаркая волна прокатилась от меня к ней. И она почти силой выдернула руку из моих пальцев.

Спустя три дня после ее свадьбы я проснулся до рассвета от тихого шороха. Горел единственный светильник: темнота противопоказана в городе, отнятом у противника. Еще не начинало светать, и я, опасаясь, что в комнату мою проник убийца (ночевал я во дворце, в крепости), схватил кинжал, что держал под подушкой на ложе. Тут в мутном свете светильника я различил силуэт, явно женский. Поначалу по темным одеждам представилось, что это какая-то рабыня явилась ко мне в столь неурочный час в надежде заполучить от нового господина пару монет за услугу. Но тут гостья сбросила плащ, и я увидел, что это вовсе не рабыня-служанка, а моя гордая красавица-испанка.

Так что рассказчики врут: свой приз Сципион в итоге все равно получил.

* * *

За день я исписал все таблички и так утомился, будто побывал в тяжкой битве. Но в то же время испытывал подъем, схожий с тем, что ощущал после одержанной победы. Я кликнул Ликия, отдал исписанные таблички, чтобы с утра он все перенес на папирус, а сам удалился в спальню.

Уже перед самым сном посетила меня странная мысль: если вовсе не одерживать побед, не устраивать походы, но лишь описывать все это, как отличить выдуманное от подлинного спустя много лет, когда умрут все ветераны и свидетели прежних сражений?

И не нашел ответа…

Глава 14 ПОБЕДА ИЛИ ПРОСЧЕТ?

Поутру прискакал письмоносец на бодрой лошадке, принес известие от Гая Лелия: старый друг обещал навестить меня в моем уединении. По всем расчетам выходило, что Лелий прибудет назавтра после полудня. Редко кому выпадает такая удача: чтобы товарищ по детским играм, когда дружество глубоко западает в душу, уже взрослым сохранил с тобой единение в стремлениях, сходство во вкусах и взглядах на течение жизни.

Лелий еще с давних дней мальчишеских игр признал мое превосходство. Он не пытался казаться слабее или глупее, нежели был по природе, но при этом никогда он не пытался встать выше меня, всегда — только мой добровольный помощник и никогда — соперник. С другой стороны, и я никогда не приписывал себе заслуг тех, кто стоял ниже меня, и никогда не пытался отнять хоть малую часть от славы Лелия. Иногда мне кажется, что именно Гай был на самом деле мне братом, а вовсе не блеклый Луций. Не было дня в моем изгнании, чтобы я не вспоминал его, и прежде всего зарю нашей дружбы, самые первые годы, когда летом в этом самом поместье мы отправлялись на берег моря купаться или устраивали с сыновьями фермеров буйные игры, потешные сражения, погони или игру в мяч. В этих играх Гай всегда был на моей стороне, и, если дерзкие мальчишки из местных предлагали метать жребий, кому и на чьей стороне быть в детской битве за Трою, Гай отказывался, заявляя, что его жребий уже определен навсегда. Незрелый детский ум ставит на первое место забавы и веселье, но мой Лелий поставил выше всего преданность.

Я не знал, показывать ли ему мои записки, или нет. Раздумывал недолго, решил, что не стану. Неведомо, как отнесется к этим рукописям Лелий, тем более что я решил быть в своих записках полностью откровенен. Там нет и не будет худых слов о верном друге, но о себе я вынужден буду написать ужасные вещи.

* * *

После того как завершились наши дела в Новом Карфагене, я оставил в городе солидный гарнизон, куда более сильный, нежели имелся в свое время в распоряжении пунийцев, и выступил с основной армией в Тарракон.