Сны Сципиона

В Канузий мы пришли ближе к вечеру измученные и усталые — да и кто не был измучен или не устал в те дни. Здесь уже собралось несколько десятков человек — из тех, кто бежал с поля боя прямиком за стены городка. С каждым часом люди все прибывали. Мы с Гаем Лелием и еще пятью моими легионерами выбрали для постоя дом у самых ворот — чтобы первыми узнать, если Ганнибал решит двинуться вслед за нами. Один из жителей колонии, сам в прошлом ветеран, отправил двоих сыновей-подростков дежурить на ближайшем холме к северу от города — там была небольшая ферма, но жили только старики-хозяева с парой таких же старых рабов — вряд ли из них мог получиться хороший дозор. Зато старики, зная, что Ганнибал рыскает в округе, держали под рукой стог сена, его можно было поджечь, чтобы подать сигнал колонии закрыть ворота.

К полуночи город был переполнен — четыре тысячи лишних постояльцев вместе с лошадьми, а трибуны — так еще и вместе со слугами. Гай Лелий был утомлен, и его трепала лихорадка: как выяснилось, в сражении он получил три раны, и одна, в ноге, оказалось весьма серьезной. Он бы остался на поле под Каннами, если бы Рыжий не вывез нас обоих. Диодокл повторно прижег его раны, положил на лоб компресс и устроил Гая спать на единственной приличной кровати, хозяев — остальные повалились на полу в атрии, будто рабы, отыскавшие свободное место для ночевки в тесном доме. Вот когда пригодились вещи, что мы прихватили в лагере, прежде всего одеяла.

Я перекусил и лёг спать, отправив Диодокла устраивать на конюшне наших лошадей. Заснул я мгновенно — если загорится сигнальный огонь, меня разбудят — а пока я должен был отдохнуть. Не помню, что мне снилось в ту ночь — скорее всего, Канны. Канны мне снились потом долго и часто. И всякий раз одинаково — меня с легионом окружают, со всех сторон летят камни пращников и дротики, и я понимаю, что нам не спастись, не выбраться…

Мне показалось, что я только что заснул, когда ощутил, что кто-то отчаянно трясет меня за плечо.

— Ганнибал? — спросил я, хватая лежащий подле десницы меч в ножнах и вскакивая. И едва не упал, споткнувшись о кого-то, спящего рядом в темноте.

Право же — я намеривался драться, но не сдаваться в плен.

— Нет… хуже. Метелл, — услышал я голос Аппия.

Выяснилось, что от Метелла прибежал кто-то из колонов[46]с донесением, что в доме торговца вином, где остановился Цецилий Метелл, идет совещание — военных трибунов и всадников из знати. Парень ничего толком рассказать не мог, лишь повторял: они хотят плыть за море.

— Зачем за море? — спросонья я не понял опасность таких разговоров.

— Похоже, эти ребятки во главе с Метеллом решили, что Республика умерла и пора драпать, — перефразировал куда понятнее восклицания доносчика Аппий Клавдий.

Диодокл (куда ж без него!) принес наконец светильник.

— Пойдем к ним, — я опоясался мечом. И, переступая через спящих, направился к двери.

— Зачем нам туда идти? — заколебался Клавдий.

Я не стал ничего объяснять и вышел. Ночь была жаркая, но не душная, то и дело налетал ветерок, но мне все время казалось, что к ночным запахам примешивается запах крови и гниющей плоти.

Горе-заговорщики сидели в триклинии просторного дома, несколько светильников на бронзовой поставке давали достаточно света, чтобы разглядеть их разгоряченные физиономии. Вино они цедили не разбавляя, и виночерпий выставлял на стол уже не первый кувшин — если судить по раскрасневшимся лицам и блестящим глазам.

— Глупо идти в Город! — говорил мальчишка с едва пробивавшимся пушком на щеках. Я узнал в нем одного из контуберналов[47] Гнея Сервилия Гемина — его младшего сына Гая. Я несколько раз видел его с проконсулом. — Старики тут же начнут допытываться, почему мы не сдохли вместе со всеми, почему не остались на том проклятом поле. Нет уж! Мой отец пал, как и тысячи других. Надо двигаться на побережье. А там на корабли.

— Как же! И с чем мы потащимся на этот твой берег? — поинтересовался Метелл. — Надо послать кого-нибудь в Город, хотя бы одного, чтобы привез деньги и кое-что из ценных вещей. Отправляться голяком искать счастье в заморье — глупее глупого.

— А мое золото всегда при мне, — сообщил кто-то и похлопал по кошелю на поясе.

— А у меня при себе только тестикулы, — заржал другой.

— Нам нужен корабль.

— Наймем.

— Можно просто захватить.

— И куда же вы собрались? — спросил я, выступая из тени.

— Мы еще не решили, — беспечно отозвался Метелл.

Кажется, он вообразил, что я хочу присоединиться. Им в тот день и час казалось, что никто иначе думать не может: все кончено, впереди только бегство. Остается выбрать, куда бежать.

Тогда я обнажил клинок. Ножны были чуть туговаты для моей спаты, и клинок выходил наружу со злобным издевательским скрежетом. Наверное, многим еще долго мерещился этот голос рассерженного металла, и в взвизге обретшего свободу железа читался приказующий окрик: Стойте!

Впрочем, никто не двигался. Разве что юный Сервилий громко глотал вино, будто торопился допить свой бокал, прежде чем я начну говорить или резать ему горло. Я был один (Аппий почти не в счет), но они испугались.