Сны в Ведьмином доме

Но при всей их чудовищности они не казались мне чем-то совсем уж незнакомым. Я слишком хорошо знал, что они собой представляют, — ибо разве утратило свежесть воспоминание о тиаре, виденной мною в Ньюберипорте? Это были те самые богомерзкие рыбьи лягвы с безымянных узоров — ожившие и чудовищные; и, глядя на них, я понял, какая смутная ассоциация ужаснула меня в том сгорбленном, увенчанном тиарой священнике, которого я мельком заметил в темном проеме церковного полуподвала. Об их количестве можно было только догадываться. Мне казалось, что здесь их неисчислимое множество, — за короткое время я смог разглядеть лишь небольшую часть процессии. Уже в следующую минуту все исчезло благодаря тому, что сознание милосердно покинуло меня, и это был первый обморок в моей жизни.

V

Мелкий дневной дождик — вот что привело меня в чувство среди зарослей кустарника возле железной дороги, и когда я пошатываясь подошел к автомобильной трассе, то не увидел на свежей грязи никаких следов. Рыбья вонь тоже исчезла; к югу мрачно вздымались разрушенные инсмутские кровли и смутно вырисовывались далекие колокольни, но ни одного живого создания во всей этой заброшенной болотистой местности я не заметил. Часы мои все еще шли и показывали час пополудни.

Реальность того, с чем мне довелось соприкоснуться, еще не утвердилась в сознании, лишь в самой глубине которого таилось нечто неопределенно-отвратительное. Я понимал лишь, что должен бежать от этого зловеще-помраченного Инсмута. Проверив, насколько мое вымотанное, истощенное тело способно к передвижению, я обнаружил, что, несмотря на слабость, голод, ужас и замешательство, все же могу продолжать путь, и медленно побрел вдоль грязной дороги на Ровлей. Еще до наступления вечера я достиг небольшого селения, где смог подкрепиться и раздобыл кое-какую приличную одежду. Я сел на ночной поезд до Аркхема и на следующий день долго, горячо и убедительно говорил там с правительственными чиновниками, все сказанное позднее повторив в Бостоне. С основными положениями этих собеседований общественность теперь ознакомлена, и я был бы очень рад, если бы мог, не кривя душой, заявить, что в этой истории не осталось ничего недосказанного. Возможно, мною самим овладевает безумие — величайший ужас… или величайшее диво, — и оно набирает силу.

В ходе остального путешествия я отказался, что легко можно понять, от выполнения большей части предварительно запланированного — от научных, архитектурных и антикварных изысканий, на которые сильно рассчитывал. Я также не решился осмотреть несколько очень странных ювелирных изделий, хранящихся в музее Мискатоникского университета. Но кое-какую пользу из пребывания в Аркхеме я все же извлек, собрав генеалогические сведения, которыми давно интересовался. Информация эта, правда, далеко не полна и собрана второпях, но, когда у меня будет время детально изучить ее и расшифровать, она еще сослужит свою службу. Куратор местного исторического общества — мистер Э. Лепхэм Пибоди — весьма любезно предложил мне помощь и выказал особый интерес, когда узнал, что я внук Элизы Орни из Аркхема, которая родилась в 1867 году и в семнадцатилетнем возрасте вышла замуж за Джеймса Уильямсона из Огайо.