Сны в Ведьмином доме

И все же удивительное совпадение клинических случаев, разделенных порой веками и пространствами континентов, продолжало меня беспокоить, хотя, с другой стороны, я отметил, что соответствующая фольклорная традиция имела куда большее распространение в прошлом, чем в наши дни. Вероятно, в прежние времена жертвы подобной формы амнезии были гораздо лучше моего осведомлены обо всех сопутствующих этому преданиях и непроизвольно начинали ассоциировать себя с существами из своих же доморощенных мифов — сказочными чудовищами, изгоняющими душу человека из его тела. Руководствуясь этими мотивами, они принимались активно загружать «пришельцев» всеми сведениями, какие, по их мнению, должны были представлять интерес в фантастическом мире далекого прошлого. Позднее, когда память их восстанавливалась, у них возникал обратный ассоциативный процесс, и они начинали утверждать, будто являются бывшими пленниками, вернувшимися в свое тело, временно побывавшее во власти инородного разума. Отсюда уже брали свое начало сны и псевдовоспоминания, дополнявшие, таким образом, общую мифологическую модель.

Несмотря на кажущуюся громоздкость и неуклюжесть этой теории, она в конце концов потеснила в моем сознании все остальные — прежде всего в силу неубедительности любого иного истолкования. К тому же данная идея нашла поддержку некоторых видных психологов и антропологов.

Чем больше я размышлял на эту тему, тем более доказательными представлялись мне собственные аргументы, так что я постепенно выработал своеобразный иммунитет против назойливых снов и видений. Допустим, я вижу по ночам странные вещи — ну что из того? Это всего лишь отражение услышанного и прочитанного ранее. Допустим, я испытываю необъяснимое отвращение к некоторым вещам, меня мучают предчувствия и тревожат псевдовоспоминания. Ничего особенного — это все лишь отголосок тех мифов, что были восприняты мною в состоянии амнезии. Никакие мои сны, никакие мои абстрактные впечатления не имеют и не могут иметь реального значения.

Вооружившись такой философской концепцией, я сумел вернуть себе душевное спокойствие, несмотря даже на то, что видения появлялись все чаще, с каждым разом дополняясь новыми подробностями. В 1922 году я почувствовал себя способным возвратиться к работе в университете, где я нашел практическое применение своим вновь обретенным знаниям, взявшись читать курс лекций по психологии. К тому времени моя профессорская должность была давно уже занята другим лицом, да и сама методика преподавания политической экономии претерпела в последние годы значительные изменения. Мой сын как раз тогда закончил последний курс колледжа и готовился к научной деятельности, так что мы много и плодотворно работали вместе.

IV

Вне зависимости от происходивших со мной перемен я продолжал аккуратно записывать все увиденное в снах, расценивая эти отчеты как важные психологические документы. Сны между тем становились все более яркими и живыми, и мне порой стоило немалых трудов убедить себя в том, что это была лишь игра воображения, а никак не реальные воспоминания.

В своих записях я изображал эти фантасмагории без каких-либо пояснений, в том виде, в каком они являлись мне из глубин сознания; наяву же я относился к ним так, как вообще следует относиться к иллюзиям. Я никогда не упоминал об этом в частных беседах, но слухи о моих нелепых и странных дневниках все же просочились в местное общество; кое-кто уже начал поговаривать о наличии у меня опасных умственных отклонений. Справедливости ради должен отметить, что подобные мысли высказывались обычно людьми, далекими от науки, и не были поддержаны ни одним более-менее известным психологом или психиатром.

Из числа сновидений, посещавших меня после 1914 года, я упомяну здесь лишь некоторые, поскольку полные отчеты и записи не являются секретом и могут быть предоставлены к услугам всех желающих, стоит лишь обратиться в соответствующий раздел университетской библиотеки. Понемногу сознание мое освобождалось от сжимавших его прежде тисков, и масштабы видений заметно расширились. Но и теперь это были только разрозненные фрагменты без какой-либо ясной мотивировки.

В своих снах я с каждым разом обретал все большую свободу перемещения. Я двигался по залам огромных каменных зданий, переходя из одного в другое широкими подземными коридорами, служившими, судя по всему, основными ходами сообщения. Изредка на самых нижних ярусах мне попадались на глаза все те же опечатанные люки, неизменно вызывавшие во мне чувство растерянности и страха.

Я видел грандиозные, отделанные мозаичной плиткой бассейны и комнаты, полные самых удивительных и невообразимых вещей. Перед моим взором вставали колоссальные подземные цеха, заполненные сложными машинами и приборами, назначение которых мне было неизвестно. Звуковой фон этих цехов начал проникать в мои сны лишь через несколько лет после первого появления их визуальной картины. Надо сказать, что зрение и слух были единственными из моих чувств, находившимися под воздействием галлюцинаций.