И казалось ей: вот вышла она из ярко освещённой бальной залы в холод и мрак суровой ночи… Мгла обступила её отовсюду… Дорога чуть заметно мерцает вдали… Какая даль!.. Какая тьма!.. Но идти надо, потому что настоящая жизнь там, впереди, а не в бальной зале… Смело глядит она в загадочный лик будущего, и нет страха в её душе… Она знает, что её ждут новые горести, новые разочарования… Пусть! Из чаши скорби, которую пьёт человечество, и она выпьет свою долю… И если в страдании с другими и за других заключается ответ на тоскующие запросы её души, пусть!.. Она готова на это… Так легче жить.
Под окном выросла чья-то тень. Нелли вздрогнула. Перед ней стоял Вроцкий, убежавший с бала и как вор прокравшийся в сад, рассчитывая на эту встречу. Ещё раз потерпев на балу решительный отпор у Лили в своём «преступном» чувстве к ней, он возвращался с раскаянием и умилением к своей «чистой» любви.
— Нелли… Это я, Жорж… — страстно шептал он.
— Пустите… Егор Дмитрич!
— Я люблю тебя! Клянусь, тебя одну любил всегда!
— Пустите, говорят вам!.. Уйдите!.. Я… ошиблась… Я… Ей-Богу же, я не люблю вас ни капельки!
У Вроцкого невольно опустились руки.
Нелли промчалась через ряд пустых и тёмных комнат и отворила дверь освещённого кабинета.
Литовцев нервно шагал по комнате, стараясь убедить себя, что сватовство Вроцкого в порядке вещей, что ничего здесь нет неожиданного и возмутительного… Нелли взрослая… И замуж выйдет не нынче-завтра… и будет счастлива… Всё это в порядке вещей, и он один никогда не думал об этом… Вроцкий, конечно, пошляк, не пара ей… И лжёт Лили, фантазирует… Не может такое существо увлекаться этими Жоржами… Да, но, ведь, найдётся другой, более достойный… Но почему же при этой мысли ему хочется как мальчику рыдать и кричать от бешенства? И как назвать то жгучее чувство боли, которое терзает сейчас его душу?
При звуке её шагов за дверью он вздрогнул и выпрямился. Странное предчувствие идущей беды прошло по душе его.
Девушка кинулась ему на грудь.
— Нелли!
В этом вопле были и ужас, и боль, и счастье… Он понял её и себя.
Закинув голову, она с восторгом глядела на него, не чувствуя отчаянной страсти его объятия, не умея прочесть в его безумном взоре всей безнадёжности и силы его тоски и любви. В эту минуту она отдавала ему свою проснувшуюся душу.
— Поль… Милый Поль… Возьми меня в больницу!
РЕПЕТИТОР
Неимущий студент из провинциальных мещан Иванов берется за все способы заработать на жизнь и дальнейшее учение: частные уроки, переписка бумаг… Удар за ударом сыплет на него немилостивая судьба.
I
Когда, пройдя восемь вёрст, отделяющих деревню Останкино от дачной местности П., студент Иванов подходил к даче присяжного поверенного Охрименко, был уже полдень. На небе не было ни облачка. Весь колорит его, иссера-голубой, с лёгкою лиловатою тенью на горизонте, где словно дымились леса, говорил о долгой засухе и навевал безотрадное чувство. Солнце палило нещадно, и под его лучами поникали и блекли как-то беспомощно и цветы, и хлеба в полях, и леса, и самые дачники.
На Иванове была старая тужурка с заплатанными локтями, выцветшая, обрыжелая. Когда-то синий околыш фуражки теперь позеленел. Иванов знал, что он неказист, и конфузливо оглядывал потрепавшиеся края своих брюк. Но больше всего его заботили сапоги. Они совсем износились за этот месяц, пока он тщетно искал занятий. Так неожиданно он остался на мели. Сговорился он с одной помещицей ехать в её деревню подготовить в гимназию двух подростков-сыновей. И условия были выгодные, и барыня такая симпатичная… Он мечтал отдохнуть в деревне, отоспаться, откормиться… Так тяжело далась эта зима… Вспомнить жутко…
И вдруг всё рухнуло. Барыня за неделю до выезда известила его письмом, что ей очень-очень жаль, но она должна отказаться от его услуг. Ей предложили репетитора её знакомые… Они за него вполне ручались
.Иванова так била судьба всю зиму, что этот последний удар он вынес почти равнодушно. Он даже не сердился на трусливую провинциалочку. Причины отказа он понимал слишком ясно. Не она первая, — не она последняя… Вредное влияние, чистые детские души и т. д… Он растерял уже все прежние уроки.
От ходьбы, жары и предстоящего разговора Иванов слегка задыхался. Едкая мелкая пыль дороги забилась в ранние морщины его исхудалого лица, в рыжеватую бородку, в углы утомлённых, покрасневших глаз.
«Чёрт чёртом», — сказал он себе, глянув ещё раз на мучившие его сапоги, неуклюжие и серые от пыли. Беда, если подошва отвалится! Как он ни чинил её собственноручно, она угрожала остаться в один прекрасный день на шоссе. Вот и новый расход… И занять-то пока не у кого сапог. У всех уроки, да и ноги почему-то у всех меньше.
Он был уже около дачи.
«Собственная, солидная… Эх, досада!.. Кто их знает, этих буржуев? Ведь, по платью встречают»…
Руки его дрожали, когда он взялся за кольцо калитки.