Со мной и без меня

19 октября 1965 года секретариат ЦК КПСС освободил А.Н. Соляника от должности капитан-директора объединенной китобойной флотилии «Советская Украина» и «Слава». После оглашения партийного вердикта Л.И. Брежнев принял его у себя в рабочем кабинете, все-таки поблагодарил за многолетнюю плодотворную работу. Но сказал, что нынешнее дело получило нежелательный резонанс в стране и за рубежом, поэтому-де и принято такое решение секретариата ЦК.

Но этим же решением секретариат ЦК одернул и «Комсомольскую правду» за пресловутую сенсационность выступления. А через какое-то время и Юрий Петрович Воронов получил новое назначение в «Правду»: вначале ответственным секретарем, а затем корреспондентом газеты в ГДР. По существу, это была ссылка. Одареннейшего интеллектуала отодвинули подальше от большой политики, от рычагов гласности, сделав лишь поставщиком информации из Берлина (само имя этого города вызывало у бывшего блокадника стойкую неприязнь).

Больше десяти лет Ю.П. Воронов собкорил в ГДР. Лишь М.С. Горбачев, став генсеком ЦК партии, вернул его в Москву и, оценив потенциал этого человека, поручил возглавить отдел культуры в аппарате ЦК КПСС.

А что Костенко? В «Комсомолке» обозначилась вертикаль его новых назначений: ответственный секретарь, замглавного редактора, первый замглавного. Потом ушел в «Правду», «Советскую культуру». За следующие годы я узнал много такого, что еще больше подняло Кима Прокофьевича в моих глазах.

Я назвал свои воспоминания «Со мной и без меня». Предлагаю отрывочный рассказ о том, что было с Кимом без меня.

Из статьи коренного известинца Марка Поляновского: «Ким заканчивал войну в Чехословакии младшим лейтенантом. Было ему, артиллеристу, около двадцати. В последнем бою за важный окоп на высотке он заменил убитого командира. Его товарищу снесло голову, и какой-то крестьянин помог похоронить обезглавленное тело у себя во дворе. Сам Ким Костенко был тяжело ранен в бедро, в руку, в шею. Окопчик и высотку они не сдали.

За тот бой младший лейтенант был награжден полководческим орденом Александра Невского. За всю войну его, этот орден, получили всего одиннадцать или двенадцать лейтенантов. Еще у него был орден Боевого Красного Знамени, три ордена Отечественной войны, немыслимое количество медалей. Он не надевал их после войны – стеснялся. Инна Руденко, жена, рассказывает, что случилось это лишь раз в какой-то юбилей.

Ким мечтал после войны отыскать в Чехословакии свой окопчик и могилу товарища в крестьянском дворе. Тут как раз весна 1968-го, зрел август, и его отправили в командировку разузнать, что это за антисоветские настроения бродят в родной для него Чехословакии. Он ходил и ничего не узнавал вокруг: лесок, поле похожи, но какие-то новые дома и дороги вокруг. Скрипнула калитка: «Лейтенант!» У забора стоял старик-крестьянин, во дворе которого они похоронили товарища. И могилу, и окопчик – все нашел. А о настроениях в Праге писать отказался. Его вызвали в ЦК партии. Отказался. Он как бы второй раз хотел спасти Прагу, но моторы советских танков уже были заведены».

Виктор Дюнин своим появлением в «Комсомолке» был обязан поэту М.Ю.Лермонтову. «Дюнин…Дюнин…» – видимо, вспоминал что-то главный редактор тех лет, Алексей Иванович Аджубей. И неожиданно добавил: «Надо брать собкором – культурный человек». Сказал и вскоре уехал в командировку по странам Латинской Америки.

Вскоре выяснилось, что характеристика Виктора Дюнина как культурного человека основывалась на воспоминании Алексея Ивановича о совместном выступлении перед избирателями на Стромынке. Тогда из всей студенческой агитбригады на концерт явилось только два «артиста». Аджубей, за плечами которого были не только два курса школы-студии при МХАТе, но и работа в армейском ансамбле песни и пляски. Он двадцать минут отбивал перед избирателями чечетку. А вослед этому номеру В. Дюнин декламировал на разные голоса всю лермонтовскую «Тамбовскую казначейшу». Это последнее обстоятельство и произвело, очевидно, на Алексея Ивановича серьезное эстетическое впечатление.

Запомнилось и то, что Аджубей и Дюнин оказались очень похожи. «Опасное сходство», – определили в редакции. Сходство это начинало доставлять неприятности. Дюнин стал замечать, что утром газетный народ, лениво шедший навстречу, старался у него перед носом шмыгануть на другую сторону улицы Правды, как это бывает, когда не хочешь попасть на глаза начальству.

«Опасное сходство» набирало повседневные, а потому все более опасные обороты. На 1 Мая Дюнину выделили билет на гостевую трибуну Красной площади для освещения парада и демонстрации трудящихся. Он решил показать праздник и своей 4-летней дочери. Там подвернулся со своими камерами известный фотограф известной газеты.

Виктор Михайлович вспоминал: «Через день меня вызывает к себе в кабинет главный редактор Аджубей, швыряет по полировке стола конверт метр на метр, откуда вываливаются мои фотоснимки с дочерью и без. Я принимаюсь их расхваливать и вдруг с ужасом замечаю надпись на конверте: «А.И. Аджубею в честь нашей встречи на Красной площади 1 мая 1959 года».