Со мной летела бомба

— Вано, тебе сколько до выпуска осталось?

— Полгода.

— Куда потом думаешь двинуть?

— Не знаю. В райотдел какой-нибудь, наверное, в уголовку.

— Толковая мысль. Чай заварился? Наливай.

Я прикладывался к пахнущему терпким ароматом стакану и думал о том, что впервые за долгое время судьба подарила мне радость о ком-то думать и заботиться. Лешка и Настя. Мыслям о друге я был обязан несчастью, о девушке — судьбе. Прошедшие сутки ничего не изменили в состоянии Гольцова. Он по-прежнему находился между небом и землей. Мне было хорошо известно, что Алексей имеет отменное здоровье. Я всегда смеялся над его привычкой бегать по утрам и обливаться ледяной водой. Но бывают случаи, когда твоя судьба зависит не от крепости организма, а от вероятности того, какой стороной упадет на пол монета, брошенная той же самой судьбой.

Об этом, только другими словами, сказала мне сегодня ночью Настя. Она удивительный человек. Ее отец, бывший замминистра, умер полгода назад. Он готовил ей блестящую карьеру политолога. Институт международных отношений распахнул перед ней двери, но она пошла своим, интересным ей одной путем. Она решила стать врачом. Но перед тем как связать свою жизнь со скальпелем и белым халатом, она решила пройти все ступени. Уехала из Москвы, поссорилась с отцом и устроилась работать в одну из частных клиник Черногорска. Следующей ступенью была должность старшей медсестры в той самой поликлинике, куда привезли истекающего кровью Гольцова. Настя заканчивала пятый курс медицинского института, а по ночам, через двое суток отдыха, работала. От отца ей досталась огромная библиотека и счет в банке. Удивительно, но она старалась жить на то, что зарабатывала сама. Ее мечтой было открытие своей частной клиники, для чего и покоился, обрастая процентами, отцовский счет. Дай бог, чтобы у нее все получилось…

Она заслужила это, честное слово. Буду счастлив, если в ее победе над жизнью будет и частица меня. Я ее должник, ибо не помню, когда я в последний раз по-хорошему улыбался, погружаясь в свои мысли. А сейчас я улыбаюсь, и Ванька понять не может почему…

ГЛАВА 9

Признаться, я разволновался. Едва мы разместились в машине, ко мне вновь вернулось чувство собственной опасности. Мои коллеги по неудачному задержанию господина Шарагина сидели рядом, и по их слегка покрасневшим глазам я догадался, что мыслим мы практически одинаково. Они также прекрасно осведомлены, что значит вмешиваться в дела преступных этнических группировок. Лишь Ванька сидел гордо, и по его раздувающимся ноздрям было видно, что ему не до страха. У него, как у Маугли перед схваткой со стаей шакалов, страх отсутствовал напрочь. А еще он был горд тем, что я взял его с собой. Когда мы выходили из райотдела, Ванька старался держаться рядом с нами, всем видом подчеркивая, что он со мной, в деле. По отделу уже пролетел слух, что «Загорский взял куда-то стажера, наверное, хочет его после школы к себе забрать». Ванька этого, понятно, слышать не мог, но гонора у него хватало и без этого. Сейчас мы посмотрим, чего стоит этот гонор. И чего вообще стоит этот Ванька-стажер…

Вот и авторынок.

— Не подъезжай ближе, — попросил я водителя.

Наша машина схоронилась за огромным, как дом, джипом «Навигатор». За ним можно быть незаметным, даже находясь в «Газели». Потянув за рукав Ваньку, я выбрался из салона. Неспешным шагом мы двинулись по широкой асфальтированной дороге ко входу на рынок. По хлопнувшим дверям сзади я понял, что опера вышли следом и сейчас, разойдясь в стороны, повторяют наш со стажером маршрут. Когда работаешь с людьми не первый год, прекрасно понимаешь каждый их поступок.

Жизнь на торговой площадке кипела.

— Я его пока не вижу, — пробормотал Ванька, склоняясь над моей зажигалкой.

— Не волнуйся, на такую работу не опаздывают…

Подозрения мы не вызывали совершенно. Здесь таких, как мы, с отсутствующими взглядами, пруд пруди. Я молил лишь о том, чтобы не наткнуться на знакомого. Если это произойдет, через пять минут весь рынок будет знать, что на объекте полиция, причем не по личным делам. Тогда встреча может и не состояться. Даже если этот Цент и не причастен к моему делу, он, как леший чешуей, так оброс другим криминалом, что постарается скрыться. Опера, мельком поглядывая в нашу сторону, прогуливались между машин и интересовались ценами. Верховцеву изображать барыгу было сложнее, чем нам, — у него на груди под курткой висел «кипарис». Автомат — не бутылка водки, и в рукав ее не спрячешь. Вот и ходит, бедолага, сложив руки на животе. Поди разберись, чего он там поддерживает — борсетку с баксами или щенка питбуля.

И тут произошло неожиданное. Вместе с Ванькиным осторожным рывком за куртку — «Вот он!» — по морозному воздуху рынка прокатилось:

— Загорский, здорово!