Со мной не соскучишься

Сначала я даже ему сочувствовала: все-таки он был юным восемнадцатилетним существом с персиковым пушком на верхней губе, а я тридцатидвухлетней теткой с усталыми глазами и одним вставным зубом. Правда, незаметным при улыбке, если, конечно, не расплываться в улыбке от уха до уха. Я его где-то понимала, пока не произошел вполне закономерный перелом, когда я его возненавидела столь же страстно и мстительно. Да, я его ненавидела, как никого и никогда прежде, я в меньшей степени ненавидела даже Карена, щедро вывалявшего в подзаборной канаве мою нежную рыжеволосую молодость. Я ненавидела Мальчика не за то, что он мне сделал, а за то, что потенциально мог сделать.

Если Рунов находился рядом, мы с Мальчиком еще как-то скрывали обуревавшие нас страсти, но стоило тому прикрыть за собой дверь, мы разбредались по углам, а случайно сойдясь, испепеляли друг друга взорами, полными желчи и презрения. Мы неустанно соревновались в изощренных способах отравления настроения друг другу. Так, Мальчик, с неодобрением воспринявший приказ Рунова постоянно находиться рядом со мной в качестве телохранителя моей драгоценной персоны, старался изо всех сил, дабы мне досадить, и едва ли не конвоировал в туалет под дулом «калашникова». Я же с чисто азиатской хитростью придумала ему пытку похуже. С кошачьим мурлыканьем бросалась на шею возвращающемуся домой Рунову и осыпала его приторными, как ванильное мороженое, поцелуями. В такие минуты мне казалось, будто наивысшее наслаждение мне доставляли не терпкие губы Рунова, а перекошенная, с искривленным детским ртом физиономия Мальчика. Получай, сопляк! Пока я еще не прибегала к сокрушительному оружию, способному пробить брешь в самой упорной обороне, — любви Рунова. В сущности, я могла бы уничтожить Мальчика с его помощью, но не торопилась. Все-таки мы были с ним в разных весовых категориях. Это во-первых, а во-вторых… так ли уж я была уверена в любви Рунова?

* * *

Все когда-то кончается, и однажды мне надоело мое добровольное заточение.

— Ты куда это? — удивился Мальчик, когда я, умеренно подкрасившись, надевала шубу.

— В парикмахерскую, — ответила я невозмутимо.

Мальчик немедленно схватился за свою кожаную униформу со словами:

— Едем вместе.

Я назвала парикмахерскую, где не была уже лет сто. Мальчик плохо ориентировался в районе, в который мы поехали, и я над ним подтрунивала, объясняя дорогу.

— Ну что, пойдешь посмотреть, какая я хорошенькая в бигуди? — поинтересовалась я, выбираясь из машины. Во мне играл бесшабашный азарт.

Мальчика просто перекосило.

— Здесь подожду, — буркнул он, отвернувшись.

Я приветливо помахала ему ручкой, вошла в салон, быстро пересекла его и выскользнула через служебный ход.

Зачем я это сделала? Скорее всего во мне говорило свойственное всем людям чувство противоречия, а также желание досадить своему недоброжелателю. Я уже представляла себе, как вытянется его физиономия, когда, не дождавшись меня, он двинется в парикмахерскую, а там на него уставятся недовольные мастера и клиентки с мокрыми головами!

Настроение у меня было прекрасное, я чувствовала себя радисткой Кэт из «Семнадцати мгновений весны», сбежавшей из гестапо. Я подумала, что мне следовало бы зайти в другой салон и соорудить там себе какую-нибудь Вавилонскую башню, чтобы окончательно добить Мальчика. Вот была бы сцена: Мальчик заявляет Рунову, что я сбежала, а я, в свою очередь, обвиняю его в том, что он бросил меня одну. В доказательство я бы предъявила им свою свежесооруженную Вавилонскую башню. А что, отличная идея! Но тут меня словно обухом по голове стукнуло: да ведь у меня нет денег. За время жизни в руновском раю я совершенно отвыкла от этих пошлых замусоленных, но столь необходимых бумажек. В кармане была только какая-то мелочь. Что ж, придется довольствоваться хотя бы временным освобождением от Мальчика. Гулять так гулять.

Я нырнула под арку и спокойно пошла по тихой заснеженной улице. Мне всегда нравился этот район старинной застройки, жаль только, что с некоторых пор он хотя и похорошел внешне (толстосумы с удовольствием вкладывали в него капиталы), но сильно изменился по сути. На многих домах, великолепно отреставрированных, я заметила кодовые замки и переговорные устройства, свидетельствующие о том, что за этими стенами устроились преуспевающие коммерческие организации. Повсюду — уже на европейский манер — были выставлены капроновые новогодние елочки, несмотря на то что до праздника оставалось немало времени.

Я зашла в маленький фруктовый магазинчик и на имевшиеся деньги купила огромный оранжевый апельсин, а потом в раздумье его чистила, рассматривая свое отражение в тщательно вымытой витрине. Я себе нравилась, потому что все более походила на ту девушку в лодке, тоненькую и почти нереальную.

— Милый, ты еще спишь? — сказала я своему отражению в стекле и показала язык. — Я принесла тебе малины.

Наверное, я имела шанс исчезнуть для всех, растворившись в легкой декабрьской поземке. Но Рунов, Рунов…