Со мной не соскучишься

— Он знает, что говорит, — Поликарпов неожиданно мне подмигнул. — В том-то и дело, что я не смог этого доказать, поскольку вы, уважаемый Вадим Николаевич, все отрицали, что, впрочем, неудивительно, а других доказательств я так и не нашел. Как обвинить человека в краже того, чего не существует? Тем более человека всемирно известного, со связями… А тут еще грянула перестройка, КГБ заклеймили, развалили. Что касается нового отдела, то его вообще расформировали в первую очередь. Потом начались реорганизации, преобразования, бесконечные смены руководства, короче, до того ли было? И лишь зануда Поликарпов продолжал бить в одну точку, пытаясь что-то доказать. Наивный простак, он надеялся, что государство однажды очухается от политических баталий и поймет, что под этот шумок его сокровища попросту растаскивают все кому не лень. Не тут-то было, государство не очухалось до сих пор, зато быстро очухался господин Корчинский. Нанял целую команду молодых борзописцев, которые с гневом поведали несведущим широким массам, как толоконный лоб кагэбэшник Поликарпов травит народного любимца — создателя киношедевров… Тут я, как назло, запил, меня уволили из дорогой конторы. А запихнуть меня в психушку под предлогом белой горячки труда не составило.

— Ну вот, наконец ты сам признаешь, что мозги у тебя набекрень, — торжественно провозгласил Корчинский. — Извини, парень, ничего не поделаешь: хронический алкоголизм разрушает личность до основания.

Поликарпов только кивнул, на его и без того испещренном морщинами лбу залегла глубокая складка. Мои симпатии по-прежнему оставались на его стороне, ведь я по себе знала, каково быть загнанным в угол, да еще когда все вокруг кричат: «Ату, ату его!»

Воцарилась продолжительная пауза, из всех присутствующих только лицо Мальчика сохраняло абсолютно индифферентное выражение. Рунов и Корчинский пребывали в задумчивости, а Лапик шумно дышал.

— Когда же будет об Ольге? — снова напомнил Рунов.

Поликарпов точно очнулся от сна:

— Об Ольге? Ах да… Так я все о ней, о ней…

— Да какое отношение она имеет к этому черепу?

— Не будь ее, я бы, наверное, до сих пор оставался нормальным и каждый день ходил на службу. Перевернула она мою жизнь, так получается. Но я все-таки выяснил, какое отношение она, добрая, чистая девушка, имела к парочке неоперившихся юнцов, задумавших весьма нетрадиционным образом покинуть родные пределы…

Я невольно насторожилась: Поликарпов затронул вопрос, давно мучивший меня, — как же все было с этим захватом самолета?

А Поликарпов точно впал в транс, настолько спокойно, размеренно и бесстрастно лилась его речь.

— Что интересно, главное доказательство я обнаружил в той самой психушке, в которую меня запихнули. Именно там я встретился с матерью Сергея Петрова…

Я могу поклясться, что, услышав это имя, Рунов вздрогнул!

— Оказывается, кто-то устроил путевочку и для нее в то же самое богоугодное заведение. Ну, тут вы, пожалуй, погорячились, позволив нам встретиться, потому что история, и без того не дающая мне покоя много лет, приобрела постоянную подпитку в виде воспоминаний и жалоб убитой горем матери. А ведь я и раньше не находил себе места, пытаясь найти объяснение странной логике, с которой была предпринята попытка угона самолета. Ну, скажи, Рунов, почему ты не вошел в салон вместе с Петровым, а спокойно коротал время в буфете аэропорта, пока твой приятель рисковал жизнью и в конце концов бесславно с ней расстался? На суде ты объяснил свое поведение тем, что в последнюю минуту отказался от безумной идеи захвата самолета и даже отговаривал от нее Петрова, который-де тебя не послушал. Однако среди пассажиров нашлись свидетели, видевшие, что ты и твой приятель коротко обменялись несколькими фразами и разошлись в разных направлениях: он двинул на посадку в самолет, а ты в буфет.

— Но когда же будет об Ольге? — взорвался Рунов. — Кажется, мы еще не идиоты, чтобы выслушивать байки о вашем героическом боевом прошлом. Все, что меня интересует: как погибла Ольга? Остальное можете оставить при себе.