Со щитом и на щите

Вот тут-то и погасла наша любовь к Анжелике Михайловне. А когда нам стало известно, что она еще и директору донесла о нашем посещении, сообщив, что у матери того ученика, который ударил ее, больное сердце, наше недавнее пылкое восхищение переросло в не менее пылкую ненависть. Ведь даже директор понял, что это уж слишком, и не стал допытываться, у кого мать сердечно больная. Он только передал через Нину распоряжение, чтобы все мы пришли на следующей неделе во вторник в восемь часов вечера вместе с родителями.

Я долго колебался: приглашать ли маму на это собрание или нет? Наконец решил, что никуда школа не провалится, если мама не придет. Пусть бы это собрание было приятным, а то — сплошные поминки. Зачем же лишний раз доставлять маме огорчение?

К тому же ей придется возвращаться вечерним поездом, потом идти одной через лес, среди ночи, да еще мимо кладбища. Представить себе и то страшно.

Итак, пожалев маму, я сказал классному руководителю, что она заболела. Лежит тяжело больная — ни рукой, ни ногой пошевелить не может. И потом каждую неделю был вынужден сообщать о состоянии мамы. Как она постепенно выздоравливает, как начала уже выходить во двор, но в школу приехать еще никак не может.

Классный руководитель, старенькая уже Марья Федоровна, душевно мне сочувствовала, просила передавать, чтобы мама побереглась и не спешила выходить на работу. Я отвечал, что мама очень ее благодарит, и лишь одного боялся: чтобы они как-нибудь не встретились. Ну хотя бы до того дня, когда я закончу школу.

Единственный, кто оказался в этой истории в выигрыше, как ни странно, был Ким. Девчонки стали прямо умирать по нему. Носились как с писаной торбой, твердили, что он единственный достойный их внимания парень. Счастье Кима, что он не стал задирать нос, не то мы бы из его благожелателей превратились во врагов.

Нас же, остальных учеников, девчонки стали просто бойкотировать. Даже до того дошло, что, сговорившись, они однажды все, как одна, отсели от ребят. Мария Федоровна, которая как раз пришла на урок, долго протирала пенсне, потом осведомилась у Нины, что все это означает. Нина опустила голову и ответила, что она не знает: просто взяли и пересели.

Мария Федоровна только покачала головой. Допытываться дальше не стала, а вместо того полистала молча учебник да и отложила его в сторону. Сказала, что сегодня будем работать без учебника.

Мы до сих пор даже и не подозревали, что Мария Федоровна столько стихов знает на память. И каких стихов!

Нельзя сказать, чтобы Мария Федоровна читала мастерски. У нее был старческий, надтреснутый голос, она немного пришепетывала, ее низенькая фигурка никак не соответствовала тем высоким чувствам, о которых говорилось в поэтических произведениях, но мы ничего не замечали. Мы открывали для себя новых Шевченко и Лесю Украинку, нового Рыльского, Сосюру, Тычину.

О люба Інно, мила Інно,
Сестру я вашу так любив
Дитинно… злотоцінно.

Или:

Мамо, моя мамо.
Сива моя муко.
В'ється перед нами
Шлях, немов гадюка…

Или:

Ніхто ще згадки не зборов,
Вона, як смерть, нема їй краю…
Моя душа — на крик, на кров
У тузі Дантовій конає…
А роки йдуть… і все минає…
Та не мине моя любов.

Мария Федоровна читала и читала, потому что стоило ей замолчать, как мы поднимали крик: «Еще, Мария Федоровна, пожалуйста, еще!» Мы были согласны слушать ее не только на этом, но и на других уроках, даже не выходя на перемену.

До конца дня девочки пересели на старые места, и между нами вновь воцарились мир и согласие.

Вот что может сотворить настоящая поэзия.

После этого каждый урок, будь то украинская литература или язык, начинался с одного и того же.

— Мария Федоровна, почитайте нам немножко стихи, — заводил кто-нибудь.

И весь класс дружно подхватывал:

— Почитайте, Мария Федоровна!

И не было случая, чтобы Мария Федоровна отказалась. Ее лицо сразу теплело, она снимала пенсне, дышала на стекла и протирала их, седые букли старомодной прически трогательно дрожали, а нас охватывало праздничное настроение, наполненное чем-то необычным, небудничным, что таилось в наших душах и пробуждалось под магическим воздействием стихов.

А еще нам нравились уроки физкультуры. Во-первых, к ним не надо было готовиться; во-вторых, они всегда проходили в спортивном зале или во дворе; в-третьих, физкультура была тесно связана с воинской службой. А в школе не было, пожалуй, ни одного парня, который не мечтал бы увидеть себя в военной форме.