Со щитом и на щите

Мы, конечно, не знали, какие песни пели в те далекие времена. У нас были свои боевые, революционные песни, и они звучали над нами, когда мы выходили из казармы на учения или когда возвращались домой.

Сколько было в нашем полку взводов, столько звучало и песен. У каждого взвода, а точнее, у каждого командира была своя любимая песня. Ее и исполняли чаще всего.

Во втором взводе, например, особенно любили петь о трех танкистах:

На траву легла роса густая,
Поплыли туманы из тайги,
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки.

Первым взводом командовал лейтенант, влюбленный в броню. Поэтому те чаще пели тоже про танки:

Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход…

Когда мы выступали ротой, то пели любимую песню ротного:

Мы войны не хотим,
Но себя защитим,
Оборону крепим мы недаром.

Ну, а наш третий взвод, понятно, пел про кавалерию! Любимую помкомвзводовскую.

Пролетают кони да шляхом каменистым,
В стремени привстал передовой,
И поэскадронно бойцы-кавалеристы,
Подтянув поводья, вылетают в бой! —

выводил-заливался наш тенор.

Посмотрели бы в это мгновение на нашего помкомвзвода! Всегда сердитое лицо его враз расцветало, весь он сиял.

Глаза у помкомвзвода увлажнялись. Он растроганно поглядывал на запевалу, заливавшегося соловьем, и вместе с нами подхватывал припев…

И хотя не копытами, а, не жалея ног, подошвами били землю не кони, а мы, помкомвзвода, наверно, казалось, что он командует не какой-то там несчастной пехотой, а кавалерийским эскадроном. Подведя нас к столовой, весело командовал:

— Приставить ногу! Справа по одному в столовую шагом арш!

И не допекал нас за то, что медленно едим, не замечал, что мы задерживаемся, наливаясь лишней кружкой чая. Более того, выйдя из столовой, он не выстраивал нас сразу, а, достав коробку, с папиросами, угощал курящих.

Потому-то мы никогда не боялись охрипнуть, распевая помкомвзводовскую песню.

Зимние маневры наша стрелковая дивизия проводила в поле, в нескольких километрах от полковых казарм. Поэтому наш полк объявили «синим» и посадили в оборону, а два других — «красные» — должны нас атаковать.

Во время этих маневров нам предстояло впервые столкнуться с танками, и командиры взводов в который раз повторяют, как нам вести себя. Они почему-то боятся, что мы не выдержим и побежим, и напоминают помкомвзводам — проследить, чтобы мы ни в коем случае не выскакивали из окопов. Помкомвзводы обещают: пусть только попробует кто драпануть — полы будет мыть, пока не отслужит! А мы и не думаем удирать. Нам совсем не страшно, нас даже разбирает любопытство: как это будет, когда танк над головой прогрохочет?

Жаль только, что нет настоящих гранат! А то мы показали бы этим танкам.

Цельтесь по смотровым щелям, — поучают командиры. — Главное — ослепить водителя.

Мы целиться согласны. Только как его ослепишь, если патроны без пуль?..

Так вот, с самого начала обреченные на поражение, мы мерзли в окопах, условно именуемых дотами. И вместе с нами мерз молоденький лейтенантик с повязкой посредника на рукаве. Он должен оценить, как мы будем держаться в бою.

Танков мы так и не увидели: атаковала нас только пехота. Правда, в разгаре боя появились танки, но лишь в богатом воображении посредника.

— Вражеские танки атакуют вас справа! — кричал он нашему командиру.

И лейтенант командовал нам:

— Взво-од… бронебойными… по танкам… огонь!

Мы загоняли в патронники патроны с мнимыми бронебойными пулями, брали на мушку воображаемые танки и палили в белый свет как в копеечку. А посредник сообщал о новой опасности:

— Танковая атака отбита! Кавалерия слева!

Досталось на орехи и кавалерии. Невидимые кавалеристы горохом сыпались с невидимых коней, погибали от наших несуществующих пуль.

— Атака конницы отбита! Вас атакует авиация!

— По самолетам… бронебойными… огонь!

Мы держались молодцами, никто и не думал оставлять окопы, даже газовая атака, оглашенная посредником, не смогла выкурить нас из окопов. И как знать, так ли легко досталась бы победа «красным», если бы посредник не помогал им. Он «убивал» направо и налево, и скоро от нашего взвода остались рожки да ножки.

Добрался даже до нашего командира:

— Товарищ лейтенант, вас смертельно ранило!