Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

Однажды Талызин, возвращаясь поздно вечером домой, нашел на столе в своем кабинете запечатанное письмо; распечатывает – оно от графа Панина, который просит его содействовать фон-дер-Палену в заговоре против императора, говоря, что он уже рекомендовал его как надежного и верного человека военному губернатору. Талызин, истребя письмо, ждал последствий. Фон-дер-Пален, увидя его во дворце, спрашивает при всех, читал ли он письмо графа Панина, и, получив утвердительный ответ, просит его к себе в шесть часов вечера на совещание. Тут они познакомились и условились. Вот как делают опытные заговорщики!

В таком положении был заговор в конце 1800 года. Слухи о заговоре проникали во все кружки петербургского общества. Число сообщников умножалось. Время шло, а заговорщики почему-то медлили; чего еще поджидали – неизвестно. Вероятно, опасность предприятия колебала их души.

Но между тем сам Павел ускорил исполнение их замысла: он день ото дня становился запальчивее и безрассуднее в своих взысканиях, не замечая, что его умышленно раздражают, чтобы произвести более недовольных.

Наконец заговор сделался до такой степени известным в Петербурге, что и сам Павел узнал о нем. В гневе своем, наделав множество неприятностей на вахт-параде, он призывает к себе военного губернатора.

– Знаете ли вы, что было в 62-м году?

– Знаю, государь, – отвечает Пален.

– А, знаете ли, что теперь делается?

– Знаю.

– А что вы, сударь, ничего не предпринимаете по званию военного губернатора? Знаете ли, кто против меня в заговоре?

– Знаю, ваше величество. Вот список заговорщиков, и я сам в нем.

– Как, сударь!

– Иначе как бы я мог узнать их всех и их замыслы? Я умышленно вступил в число заговорщиков, чтоб подробнее узнать все их намерения.

– Сейчас схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь на каторгу! – возопил Павел, расхаживая скорыми шагами по комнате.

– Ваше величество, – возразил Пален, – извольте прочесть этот список: тут ваша супруга, оба сына, обе невестки – как можно взять их без особого повеления вашего величества? Я не найду исполнителей и не в силах буду этого сделать. Взять все семейство вашего величества под стражу и в заточение без явных улик и доказательств – это столь опасно и ненадежно, что можно взволновать всю Россию и не иметь еще чрез то верного средства спасти особу вашу. Я прошу ваше величество ввериться мне и дать мне своеручный указ, по которому я мог бы исполнить все то, что вы теперь приказываете; но исполнить тогда, когда на это будет удобное время, т. е. когда я уличу в злоумышлении кого-нибудь из вашей фамилии, а остальных заговорщиков я тогда уже схвачу без затруднения.

Павел дался в этот обман и написал указ, повелевающий императрицу и обеих великих княгинь развезти по монастырям, а наследника престола и брата его Константина заключить в крепость, прочим же заговорщикам произвесть строжайшее наказание. Пален с этим указом обратился к наследнику и с помощью некоторых приближенных к нему лиц исторгнул у Александра согласие низвергнуть с престола отца его.

Раздражение Павла возрастало каждый день. За два или три дня до своей кончины он многим державам велел объявить войну. Курьеры с этими указами были задержаны, и это еще более ускорило его смерть и еще более склонило наследника на предложение заговорщиков. Однако Александр упорно настаивал, чтобы не лишать отца его жизни. Хотя это ему и обещали, но он должен был предвидеть, что лишить самодержавного государя престола, оставя ему жизнь, дело немыслимое.

Коль скоро Павел не мог обуздывать сердца своего до такой степени, что даже увлекался в гневе противу равносильных ему иностранных держав, то уже само собою разумеется, что противу подданных своих негодование его доходило до величайшего исступления после известия о заговоре и после того, как он злобным и подозрительным оком смотрел и на жену, и на детей своих. Равным образом понятно, что заговорщики не могли оставлять его долгое время в таком сомнительном и опасном для обеих сторон положении. Надо полагать, что вышеприведённый разговор Павла с Паленом был не ранее как 10-го или, быть может, 11-го марта поутру; вероятнее, что 11-го.