Со стыда провалиться

В некотором смысле все эти истории похожи как две капли воды и происходят по одной и той же причине. Истина заключается в том, что современный комплекс литературных мероприятий — художественных чтений, презентационных туров, интервью, книжных фестивалей — строится на ошибочном принципе. Считается, что нам должны быть интересны встречи с любимым писателем, так как при этом мы можем узнать о нем больше, нежели со страниц книги, поэтому встречи «вживую» обогащают наши впечатления о прочитанном. Нам преподносится идея, что писатель — реальный и настоящий, тогда как написанное им произведение — некий болезненный нарост, неизбежное дополнение к его личности. Но это неверно. Произведение — вот что реально, вот на что следует обращать свое внимание читателям. Писатель сам по себе отвлекает и мешает, он — лишний элемент, его должно слушать, а не лицезреть. Если вы хотите встретиться с ним, ищите его на страницах книги. Неумение видеть эту самую реальность и есть первопричина, по которой литературные мероприятия так часто заканчиваются провалом. Как ни печально, даже в тех случаях, когда все вроде бы хорошо организовано, подобные мероприятия, по выражению Дейва Эггерса[118], как правило, «агрессивно-скучны».

К такому убеждению я пришел. Я твердо в этом уверен — правда, не настолько твердо, чтобы отстаивать свое убеждение на практике. Когда меня приглашают выступить, и особенно после выхода в свет новой книги, меня начинают одолевать мысли — а какого черта? Что, в сущности, плохого, если я пойду и пообщаюсь со своей аудиторией? А вдруг мое мнение об ошибочности такого подхода — не более чем наивная фантазия, слабый отзвук мании величия? Все так делают, чем я отличаюсь от других? Разве это худшее из того, что может случиться?

О да, худшее, что может случиться… Мое «самое худшее» — скажем так, пока — произошло на торжественном банкете, устроенном сетью магазинов «Уотерстоун» для награждения своих сотрудников. Я был одним из двенадцати авторов, в чьи обязанности вменялось коротко представить свои книги и вручить награды. Первым из нас выступал Генри Купер[119]. Перебросившись парой шуток со Стивом Ноттом из «Уотерстоуна», он взял микрофон и довольно долго что-то бубнил. Когда он наконец добрался собственно до своей книги, то сообщил, что в ближайшем будущем у него запланирована встреча с фактическим автором.

Пока к микрофону подходили другие знаменитости, написавшие книги — Мюррей Уокер[120], Мел Би[121], Гордон Бэнкс[122], — мне пришло в голову, что неплохо будет, если я постараюсь говорить предельно кратко и не отвлекаясь от темы. Сэнди Токсвиг[123] лучше всех рассмешила публику, сказав примерно следующее: «Я знала, что вечер затянется, но не предполагала, что состарюсь на нем». После нее с места поднялся я, девятым или десятым по счету, строго-настрого приказав себе: будь краток. Когда Стив Нотт попросил меня рассказать о моей новой книге, я выразил радость по поводу того, что мой роман стал книгой месяца, а потом брякнул: «Очень трудно говорить о книге, после того как ее написал». Я считал, что очень точно выразил тонкий психологический момент, которому не часто уделяют внимание — как нелегко вообще оценивать собственные творения. При этом я подразумевал, что действительно трудно говорить о своей книге, после того как она дописана и отложена в сторону как готовый продукт, и что, судя по моему личному опыту, обсуждать законченное произведение всегда сложнее, чем то, над которым работаешь в настоящий момент, — а мне было известно, что некоторые из присутствующих на вечере авторов находятся в процессе работы над новыми книгами.

По крайней мере именно это я хотел сказать — собирался сказать, открывая рот. На самом деле у меня получилась совершенно другая фраза: «Трудно говорить о книге, будучи ее автором». По залу прокатился гул — наполовину смех, наполовину вздох изумления. Я открыл конверт, назвал имя победителя в категории «Лучший сотрудник головного офиса» — премию получил великолепный Рупин Анаркат из финансового отдела — и уже возвращался к своему столику при полном молчании не слишком-то улыбчивой аудитории, когда до меня наконец дошел смысл сказанного мною.

По большому счету, говорящий правду лишь навлекает на себя неприятности. Я нечаянно намекнул, что многие из сидящих в этом зале писателей не являются авторами своих книг. В моем высказывании правды было ровно столько, чтобы сделать его фантастически, просто безумно унизительным, тем более что в издательских кругах любого упоминания о фактическом, «безымянном» авторстве избегали, как чумы. В зале сидело около пятисот человек, примерно три сотни из которых я только что публично оскорбил. Я лишь собирался сделать невинное общее замечание, с которым мог бы согласиться каждый, а вместо этого повел себя, как Лиам Галлахер[124], напившийся и хамивший сильнее обычного.