Со стыда провалиться

Коль осталась в тебе хоть капля стыда, не дергай мертвого льва за бороду.

Марциал, «Эпиграммы»

Дорогой Робин!

До меня дошла новость, что ты планируешь выпустить сборник рассказов, объединенных темой стыда и унижения, пережитых литераторами.

Должен сказать, я был глубоко разочарован — скорее, даже унижен тем, что ты не пригласил меня поучаствовать, особенно когда я узнал имена тех, к кому ты обратился за содействием (наверняка почти все они — твои родственники или авторы, которых ты издаешь). Как видно, кое у кого чересчур короткая память. Уверен, ты напрочь забыл, как однажды я специально попросил своего агента отнести рукопись моего романа именно тебе, хотя она собиралась отослать эту рукопись в более солидное издательство (ты тогда, кажется, был на Кейп-Коде). Ну да ладно. С тех пор ты здорово преуспел и, вероятно, уже позабыл об этом случае. Я и сам о нем не вспоминал, но, услышав про твою антологию, решил черкнуть тебе пару строк, поскольку мы давно не общались. Если не ошибаюсь, в последний раз это было, когда ты подготовил к печати «Жар-птицу» для «Пенгвин Букс», а я весьма едко отозвался о ней в «Литературном обозрении». Но ты ведь больше не обижаешься на меня из-за этого? Люди бывают так злопамятны. Лично я выбросил ту историю из головы и очень удивлен, что ты о ней все еще помнишь. Эй, встряхнись, как выразилась бы Хелен Симпсон (я надеюсь, её-mo рассказ ты включил в сборник).

Если честно, я подозреваю, что у тебя есть более свежая причина точить на меня зуб. Пару лет назад я написал разгромную рецензию на опубликованную тобой книгу — я имею в виду «Похоронное бюро» Томаса Линча. Безусловно, получать отрицательные отзывы о публикуемых в твоем издательстве книгах очень неприятно — в нашем случае можно даже сказать: унизительно! — и все же следует уважать непредвзятое мнение критика, тем более что в тот момент я не знал, что издатель — именно ты, а если бы знал, то, уж конечно, ничего такого не написал бы.

Тем не менее вернемся к твоему последнему проекту. Не глядя, могу себе представить эти скорбные повести. Дай-ка угадаю… Уилл Селф делится откровениями о том, как проводил презентацию книг вместе с Ирвином Уэлшем, и жалуется, что цепочка желающих приобрести «На игле» опоясала земной шар, а очередь за его собственными книжками растянулась всего на два квартала. Я и сам баловался наркотиками, но в отличие от некоторых не пишу об этом без конца. В сущности, с возрастом меня все сильнее раздражают писатели, с упоением описывающие себя, любимых, и свой жизненный путь.

Так что мне прекрасно известны все эти байки о горькой писательской судьбе, и, должен сказать, я терпеть не могу подобную чепуху. Нет уж, увольте. По большому счету, забыв написать мне, ты как раз таки избавил меня от участия в этой затее, да и в любом случае я сейчас слишком занят. Точно могу сказать лишь одно: если мне когда-нибудь доведется составлять антологию великих писательских триумфов, ты ни за что не войдешь в число ее авторов. Я вообще не стану просить ничьих рассказов. У этой книги будет только один автор — я.

После всего сказанного добавлю: если ты все-таки придешь к выводу, что твоему сборнику не помешает немного серьезного материала, не стесняйся обращаться непосредственно ко мне (агента у меня больше нет). Вряд ли я сумею выкроить для тебя время, но ты на всякий случай звони — вдруг окажется, что мои работы еще не ушли в печать.

С уважением, Джефф Дайер

P.S. Я справлюсь в два счета и не потребую платы.

Николя Баркер Свирепый свист

…Но со всех концов,

Напротив, зазвучал свирепый свист
Несметных языков — презренья знак
Всеобщего[8].

Мильтон, «Потерянный Рай»

Я провела отвратительный день в Уэльсе. На встрече с читателями я представляла свой роман под названием «Настежь». В ходе презентации выяснилось, что выбрать из него подходящий отрывок для чтения совершенно невозможно. Меня втиснули между Аланом Холлингхерстом и Рупертом Томсоном. Мое выступление закончилось воспоминаниями — причем довольно подробными — о том, как на отдыхе в Мадриде мой приятель страдал приступами обильных носовых кровотечений и как после той поездки меня навсегда отвернуло от острой пищи.

Потом нас отвели под навес, где мы должны были продавать свои книги и ставить на них автографы. Неподалеку — в гораздо более просторном помещении — только что завершил свое выступление Терри Пратчетт[9], и к нам под навес тут же хлынула толпа его поклонников. Я переминалась с ноги на ногу за стойкой, ожидая (впрочем, тщетно), пока кто-нибудь захочет купить мой роман. В этот момент ко мне подошла женщина с сердитым лицом — она держала в руке недавно вышедшую книгу Пратчетта и размахивала десятифунтовой банкнотой. Приблизившись, она грубо всучила мне купюру.