Со всей любовью

И вот я здесь, вновь на моей улице из аккуратных белых особнячков и стольких павших мужей, а ощущение такое, будто моего прошлого не было вовсе. Как я тебе уже сообщила, в Речное Подворье возвратилась респектабельность – перестеленная, как паркет. Ну а я уже снова работаю. Билл был в восторге, что я вернулась (архитектор-люкс в № 7 – помнишь? – мой патрон). Но выглядит он постаревшим лет на десять. Я была потрясена. Во время моего отсутствия грянула рецессия – и больше нет престижных обиталищ, требующих дорогостоящих панно Д. Блейкмор. Правда, у него есть для меня плейбойский заказ, обеспечивающий оплату газа примерно за месяц: какой-то индийский игрок в поло нуждается в мозаичном изображении на стене для украшения своего плавательного бассейна. Когда Билл мне это сказал, мы с ним обменялись взглядом. Что может требоваться играющему в поло радже для его бассейна? Сцена из матча ватерполистов? Навряд ли! Билл убежден, что он закажет английскую деревенскую сцену. Я сказала, что куда скорее это будет что-нибудь из «Кама-Сутры» или же тропический сад со служанками, несущими сладости Кришне, пока он в десятитысячный раз проделывает это с Радхой и протягивает ей свой член будто палочку в эстафете. Этот вариант меня не привлекает, сколь ни обильный урожай рупий он сулит. Погоди насмешничать, Рут! Membrum virili[5] – нелегкая задача для художника. Он же, так сказать, не лежит на поверхности. Так кого же я могу попросить позировать? Насколько помнится, у Роберта, мужа Аманды, самый лучший член на всей улице и наименее бывший в употреблении. Но только вообрази, как к нему обратиться по такому поводу? «Хм… Извините… Не могли бы вы… э… поставить его?.. Чудесно. Просто чудесно. А теперь удерживайте его в этой позе. Ну да, удерживайте именно так, пока я не сделаю набросок… Еще минутку, будьте добры… Ну, что же, продолжим на следующем сеансе».

Надеюсь, Билл прав и все ограничится шекспировским краем с лебедями и шиповником – на них я набила руку.

И уже набила руку на том, как удержать Гарри на расстоянии. От алиментов я отказываюсь; возможно, глупость и гордость, но я хочу быть независимой. В то же время я подкалываю его краткими посланиями с объяснением, что Клайву в школе абсолютно необходим страдивариус. Это его взбодрит.

А пока развод продвигается. Нелегко в этом признаться, поскольку ты настаивала, чтобы я развелась с Гарри, с того дня, как мы поженились. Ты знала, что он оттрахал даже патронажную сестру, которая приходила проверить, что малютка Клайв в хороших руках? Ну, во всяком случае, ушла она, зная, насколько надежны руки Гарри. Я, помню, все недоумевала, почему она приходила так часто, когда я все еще была в кровати. И даже не догадывалась, что и Гарри был в кровати. Знаешь, я так и не разобралась, любила ли я Гарри за то, что он – законченный сукин сын или же вопреки этому. Но одно я знаю твердо: любила я его сильнее, чем ненавидела даже в самые худшие дни и еще более худшие ночи: я хотела стать ближе с ним, состариться с ним, опустить финальный занавес с ним. Нет, правда. Может, он был просто знакомым мне дьяволом – и отцом моего сына (еще одного дьявола). Бог мой, я была такой молоденькой! Под конец меня пугала мысль остаться одной и, возможно, навсегда. Ты говоришь, что я красива и сексуальна и способна найти именно такого мужчину (и ведь я это доказала!). Но стоит мне влюбиться, как он либо оказывается голубым, либо после первых ночей великолепного разгула плоти я вдруг смотрю на него в кровати и понимаю, что предпочту лежать в ней одна, чтобы быть свободной исследовать кого-нибудь еще в следующий раз.

И все же… когда мне будет сорок… пятьдесят, останется ли все, как есть. Или настанет время, когда я с радостью приму кого угодно, лишь бы он был добрым и готовым разделить со мной мои пшеничные хлопья, если не мою постель?

Слышу, слышу, как ты стонешь: «Если воздержание доводит тебя до такого, то ради Бога стань опять Венерой!»

А, да. Ты помнишь Тома Бренда, журналиста с перчиком, которого ты мне представила много лет назад. Ну, так я встретилась с ним на вечеринке. С годами он становится все опаснее. Полагаю, дело в «опыте» и неисчислимых женах. На нем прямо написано: «Крайне опасен». И соблазнительно открыть, что именно соблазняло стольких женщин, а вовсе не то, что потом заставляло их уходить от него. Он только что расстался с № 5, грустно поведал он мне. «Но, Том, вы же должны были давно свыкнутся с этой болью, – заметила я. – По Лондону рассеяно столько миссис Бренд, что это уже не фамилия даже, а фирменный знак». Он засмеялся, как малыш, который ну никак не может не измазать желтком свою чистенькую рубашечку, и пригласил меня пообедать с ним. Но я пригласила его сюда, подумывая, не нарушить ли мне с ним мой пост. Веселая неотразимость во всем, что бы он ни говорил, – и уже как бы его нога на пороге твоей спальни, и на что он ни посмотрит, ты уже чувствуешь себя голой.