Со второго взгляда

Рассмотрение «Повести о дружбе и недружбе» в контексте всего творчества писателей дает возможность провести параллели, усиливающие юмористическое звучание повести. На это «работают» неприметные как будто бы детали, слова, обороты речи. Так, например, возникает забавное сопоставление Андрея Т. с его скромными познаниями в школьном курсе литературы — и вследствие этого — короткой памятью на имена литературных персонажей («Как же его звали-то? Печорин… Грушницкий… Они ведь там все только по фамилиям… Княжна Мэри… Или только по именам, без фамилий… Еще там был какой-то капитан… штабс-капитан… Иван… Иван… С этими фамилиями мне всегда не везло…») и кота-сказочника Василия из повести «Понедельник начинается в субботу», напрочь перезабывшего из-за склероза все, что знал («Вот с этими именами у меня особенно отвратительно! Абу… Али… Кто-то ибн чей-то… Н-ну хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт ибн… мнэ-э… Полуэктович… Все равно не помню дальше, что было с этим портным»). Словечко «думатель» из «титула» электронной машины, вставшей на пути Андрея Т. (ВЭДРО — Всемогущий Электронный Думатель, Решатель, Отгадыватель), сразу же напомнит читателю знаменитый электронный агрегат Эдельвейса Машкина из «Сказки о Тройке» — «эвристическую машину» (старый «ундервуд» плюс неоновая лампочка), важной частью которого, по словам изобретателя, является именно «думатель»; все это вносит в описание самоуверенного электронного ВЭДРа непочтительное лукавство — что, кстати, и предопределяет итог экзамена, учиненного машиной Андрею Т. Употребление псевдоромантических литературных штампов обыгрывается почти в одних и тех же выражениях в пародийной главе «Понедельника…» («из глаз многочисленных слушателей обильно капали скупые мужские, горькие женские и светлые детские слезы. Суровые мужчины крепко обнимали друг друга и, шевеля желваками на скулах, хлопали друг друга по спинам») и в речи некоего Коня Кобылыча, главного противника Андрея Т. из «Повести…» («Генка — прежде всего!.. А мать пусть рвет на себе волосы и валяется в беспамятстве! А отец пусть скрипит зубами от горя и слепнет от скупых мужских слез»). Подобные сопоставления, помимо всего прочего, придают образу антагониста Андрея Т. черты не то персонажа плохой фантастики, не то писателя-халтурщика, что, в известной степени, и влияет на уровень «героичности» ответных поступков Андрея Т., и вновь подчеркивает пародийный заряд повести. Даже бластер, позаимствованный из космических боевиков, которым Конь Кобылыч поражает несчастный радиоприемник героя, вкупе со зловещим «Иди и сдохни!» не может напугать главного героя: «Ему и самому было немножко странно, что он не испытывает никакого страха перед этим фантастическим мерзавцем с фантастическим оружием» — Стругацкие едко высмеивают «общие места» современной фантастики, которые — по причине своей банальности — придают даже драматическим эпизодам «нестрашный», опереточный характер.

Те же черты пародии ощутимы и в размышлениях героя, стилизованных под небогатую лексику «массового» НФ произведения: «Андрей Т. повернулся на спину и разрешил себе испустить негромкий стон. Это был стон мужественного человека, попавшего в западню. Стон обреченного звездолетчика, падающего в своем разбитом корабле в черные пучины пространства, откуда не возвращаются». При этом самого Андрея Т. в подобных красотах слова авторы не упрекают, ясно видя источник этих размышлений — «новенький сборник фантастики», которым герой рассчитывает занять себя вечером. К тому же приведенное рассуждение оканчивается простодушным, идущим уже от самого Андрея Т.: «Словом, это был душераздирающий стон», — что еще более усиливает комический эффект.