Соб@чий глюк [litres]

– Пойдем, Собакин, посмотрим, что там эти два мухомора делают. Я тебе обещаю кусок шашлыка, просто так, не потому, что заслужил, а просто так. Ты хороший, хоть и заварил эту кашу с вирусом собачьим. И характер у тебя хороший, если б ты был человеком, то был бы порядочным.

Собакин сквозь нависающую челку посмотрел на меня по-доброму, но во взгляде было заметно беспокойство по поводу того, что я начал пить.

– Не волнуйся, – успокоил я пса, – в Москву приедем, больше не буду. Да и завтра с утра за руль садиться, так что сегодня еще ничего, а завтра уже все. Понял?

Собакин опять встал, потоптался на месте и посмотрел куда-то в сторону, в кусты. Потом порычал неизвестно на кого в кустах.

– Пойдем. А то если еще и с лешим надо драться, у меня глаз не хватит. Он у них здесь, наверное, последний дан черного пояса.

Мы с Собакиным подошли к дворику слева от дома. Здесь в небольшом сарае дед в свое время держал кроликов. Дворик не зарос травой.

Там царил мангал с ярко горящим огнем. Около него, глядя на огонь, стояли два друга, отец держал в руках металлическую фляжку.

– Понятно, – заключил я, – без фляги никуда. А то вдруг трезвость неожиданно наступит, что тогда делать?

– Ты не ерничай, – невозмутимо ответил мне отец. – Мы отдыхаем.

– Отдыхаете от трезвой жизни, – продолжил я. – Конечно, трезвяк мозги утомляет.

– Егорыч, ты че? Че пристал вдруг? – удивился Сергей Иваныч.

– Ниче, – ответил я и взял из рук отца флягу. Сделал глубокий выдох, потом еще более глубокий вдох, опять выдохнул и опрокинул флягу в рот.

И в меня полилась, толкаясь и булькая у горлышка фляги, мгновенно заполняя всю полость рта, вызывая ломоту в зубах, чистейшая ледяная колодезная вода. От такой неожиданности я оторвал флягу от губ, и вода из нее плеснула мне в лицо.

– Что это? – вскрикнул я, вытаращив на отца глаза.

– Вода для углей, – спокойно ответил отец. – А ты думал, это что?

Это был его момент торжества. Я вытерся рукавом.

– Что-то день у меня сегодня странный. Все надо мной потешаются, – признался я своим спутникам.

– А ты будь добрее, и народ к тебе потянется, – посоветовал отец, в упор глядя на меня.

– Это уж очень большое разочарование, когда думаешь, что хлопнешь водки, а там вода, – посочувствовал Иваныч, – но разочарование поправимое. Сейчас схожу в дом и принесу водочки.

– И еще воды принеси, а то ничего, наверное, не осталось для углей, – сказал отец и громко засмеялся. – Всю борец за трезвость выпил!

Мы стояли вокруг мангала, тепло от углей грело наши лица, а наши спины были подставлены вселенскому холоду снаружи, и контраст тепла и холода, созданный мангалом, наводил на нас философское питейное настроение.

– Я тебе такую вещь скажу, – непонятно к кому обращаясь, произнес Сергей Иванович, держа в руках стакан, – вот человек живет, и ему все нужно и важно. Деньги, машина, еще больше денег, самолет, кучу баб, а время пришло помирать – так вроде все это и неважно.

– Ты откуда это знаешь? – спросил я. – Ты что, помирал уже и не знал, куда деньги да машины девать? Так ты их всем своим бабам раздай, – посоветовал я не от всего сердца.

– Со смертью не шутят. Она никого не обойдет, у каждого свое время. Каждый ее встретит, она страшная, а чтоб ее не бояться – силы нужны, – серьезно проговорил Сергей Иваныч захмелевшим голосом. – А где эти силы взять? Уж точно не в деньгах, бабах и машинах, а в себе.

– Совесть нужно чистую иметь, тогда и силы будут, – спокойно сказал отец, – а деньги, есть они или нет, и все остальное – неважно. Если за деньги совесть отдал, тогда помирать плохо, а если все честно заработал, то тоже ничего плохого.

– Ты не понимаешь меня, я ж не говорю, что что-то плохое. Я говорю, что деньги и все, что тебя так волновало, не поможет. Ты эту самую силу перед смертью за деньги не купишь, – разъяснил свою позицию Сергей Иваныч.

– Иваныч, ты прав, – просто согласился я. – Но давайте лучше поговорим о чем-то более веселом.

– Это о чем? О бабах, что ли? – переспросил Иваныч.

– Для Артема бабы – тоже невеселая тема, – сказал отец. – От него жена ушла.

– Че это? – удивился Сергей Иваныч.

– Долгая история, – отмахнулся я. – Папаша, и чевой-то это вы, на ночь глядя, помянули мою бывшую?

– Да так, к слову, – отозвался отец. – Давайте выпьем. И пора шашлыки на угли ставить. И в дом.

Мы поели шашлыки, выпили еще водки, разговор разбрелся, отец и Сергей Иванович ударились в воспоминания о днях минувших, причем их воспоминания носили очень ассоциативный характер, постороннему человеку непонятный, как будто эти двое говорили на собственном языке. На этом я объявил себя Емелей и забрался на печку.

Там было уютно, тепло; невнятный, но очень оживленный разговор за столом создавал вокруг меня оболочку, внутри которой, как в яичной скорлупе, плыл я.