Собачьи дни

— Да с чего мне возражать, черт побери? Надеюсь, у них все на мази. Я имею в виду, — в голосе Джо появились нотки, не имеющие ничего общего с христианским целомудрием, — это же самое лучшее чувство между двумя людьми, верно?

И он легонько стиснул Кэрри за плечико.

— Не знаю, — резко ответила я. — Мой бокал пуст. Если нетрудно, не мог бы ты…

Джо взял бокал. Я смотрела, как Гертруда идет в нашу с Кэрри сторону с храмово-ритуальным писателем на буксире.

— Выглядишь какой-то колючей, — сказала она, предлагая поднос с угощением. — Мой сын пытался тебя обращать?

— В некотором роде, — согласилась я, улыбаясь как могла широко, и взяла крошечный кусочек, который, полагаю, был очень вкусным и который я так и не попробовала. — Отчасти Джо это удалось.

Алекс оказался парнем что надо, и, несмотря на попытки его невзлюбить, это оказалось невозможным. Они с Гертрудой наслаждались обществом друг друга, и когда она наклонилась ко мне и прошептала: «Если бы я знала, что может быть вот так, много лет назад…» — у обиды за мнимое предательство появился привкус радости за нее и безмерного сочувствия к себе. Я внезапно почувствовала себя страшно одинокой в переполненном людьми зале. Здесь были раздражавшие меня молодые романтики Дарби и Джоан, Кэрри с Джо, улыбавшиеся совершенно одинаково, множество других гостей, все как один по двое. И я, одна как перст. Разбушевавшаяся непогода делу не помогла: атмосфера как снаружи, так и внутри по-прежнему оставалась наэлектризованной, для разрядки требовалось нечто оглушительное и хриплое, но лишь тихая нежная музыка Моцарта ласкала слух собравшихся.

Каким-то образом мне все же удалось немного расслабиться и пообщаться с гостями в течение следующего часа, а также поесть и выпить вина, не маяча перед глазами упомянутого незнакомца. Но когда в переполненной кухне, возле края стола, где красовался пудинг, я запустила руку в корзину с флорентинками и зачем-то подняла глаза, он оказался тут как тут. Накладывал себе мягких рассыпчатых дольчелатто.

— Эта еда, — сказал незнакомец, когда ему удалось положить лакомство на тарелку, не уронив, — самая лучшая вещь после секса.

— Хоть вы не начинайте, — нервно сказала я. — Секса мне на сегодня достаточно!

Гость воззрился на меня с веселым удивлением.

— Неужели? — заинтересовался он. — Интересное признание незнакомому человеку…

И я, редко уступающая в словесных баталиях, не нашлась что ответить. Даже не снизошла до объяснения, что он меня неправильно понял. Ну почему я сказала такую глупость?

Почему?

Тут подоспел Джо.

— Виктор! — сказал он. — И Пэт! Как чудесно!

Виктор?! Бр-р-р!

Джо влез между нами и положил себе на тарелку каких-то лакомств.

— Значит, уже познакомились. Отлично, а то вы у меня в списке тех, кого нужно представить друг другу. — Он подмигнул мне поверх бутерброда с гусиным паштетом, и я внезапно ощутила необъяснимое желание врезать ему по носу.

— Да, — любезно ответила я, — мы познакомились.

И попыталась испепелить Джо взглядом.

— Нашу вечеринку, — начал Джо, — следует немного оживить. У меня наверху старые записи…

— О-о-о, — простонал Виктор. — Только не ставь «Битлов». Все эти «помни шестидесятые» настолько на любителя…

По лицу Джо стало ясно, что именно это он и собирался ставить.

— А что ты предлагаешь? — выпятил он подбородок.

Виктор пожал плечами.

— Ну, может, «Крим» или Дилана.

— Ты же не станешь танцевать под Дилана!

— Рода Стюарта, — предложила я. — Я часто танцую под Стюарта.

Оба собеседника уставились на меня со странным выражением: надеюсь, это было восхищение, но не исключено, что и недоверчивое удивление. Пытаясь пережить их реакцию, я вдруг почувствовала, что меня ведут к дивану и креслам короля эпохи Эдварда, где расположились несколько гостей. Здесь Джо испарился, оставив меня с Виктором.

Начался светский разговор, этот ужасный обычай.

— Вы тоже священник? — поинтересовалась я, стараясь не поперхнуться: из трех флорентинок, которые я держала в руке, две безобразно растаяли, и я как раз пыталась изящно разжевать третью.

— Нет, — ответил он, управляясь со своим сыром гораздо грациознее, чем я с бисквитами. — Я адвокат.

— Откуда вы знаете Гертруду? — Я умею плести кружево любезностей хоть целый вечер и выглядеть не намного глупее осла.

— Она училась в школе вместе с моей матерью.

— Которая…

— Умерла.

Я пожалела, что проявила излишнее любопытство. Теперь придется выражать сочувствие.

— Простите, ради Бога, — сказала я.

— Ничего. Я был тогда совсем ребенком.

— A-а. Хм… — Что говорить теперь? — Странно, что мы не встречались раньше. Я много лет знаю Гертруду и…

— Ничего удивительного, — отозвался он. — Я вернулся в Лондон всего год назад, раньше жил в Лервике.

— А что, в Лервике нужны адвокаты?

— Еще бы! Жутко криминальный народ эти шотландцы…

В своем экзальтированном состоянии я поверила бы, заяви собеседник, что овсянку делают из гусиного помета.

— Правда? — поразилась я.

Естественно, он засмеялся:

— Я пошутил. Мой дом в Лервике, а работал я на материке. Шотландские законы — очень занимательная штука, намного разумнее английских.