Собачьи годы

– Главное – чтобы добрая воля была. Надо уметь подстраиваться. Забыть о том, что нас разделяет, а тому, что объединяет, – честь и хвала. Если каждый маленько уступит, распрям и раздорам конец. Потому как подлинная демократия немыслима без готовности к компромиссу. Мы все не без греха, все вместе были и участвовали. Кто первым бросит камень? Кто может сказать про себя: я без! Кто тут считает себя непогрешимым? А коли так – отвяжитесь. Мы, унтерратские атлеты, всегда. А поэтому первым делом за наших товарищей, которые в России, в чужой земле. А потом за здоровье нашего доброго старого, который снова сегодня с нами, так что в конечном счете за старую и новую спортивную дружбу. Я поднимаю этот бокал…

Каждый тост – предпоследний. Каждая круговая тянется бесконечно. Каждому мужчине вольготней всего в мужской компании. Под столом пес Плутон лижет пивные лужицы.

Так что все вроде опять в ажуре. Инга и Йохен не нарадуются, когда Вальтер Матерн демонстрирует им свою новехонькую, с иголочки спортивную форму.

– А фигура, фигура-то у него, ты погляди только!

Но фигура – одно, а игра – совсем другое. Форму, понятное дело, так сразу не наберешь. Так что с ходу ставить его к канату смысла нет. Но и для защиты он пока тяжеловат – стартовая скорость не та, а в середке, разводящим, тоже не тянет, вернее, все тянет только на себя, всеми хочет командовать, а вот строить игру, мяч с толком к канату набрасывать – это ему не дано. Куда бы защитники с задней линии мяч ни направили, он считает, что это все ему, у своих же партнеров верные мячи из-под носа крадет и большую часть к тому же запарывает. Этакий виртуоз-одиночка, играет только за себя, своими «фирменными» ударами из центра площадки то и дело создавая противнику возможность «убивать» мячи наверняка и с удобствами. Куда ж его ставить-то, ежели центровым вроде пока рановато?

– Ему только под канатом место.

– А я говорю вам, ему сперва вработаться надо.

– Такому только у каната играть, больше негде.

– Но для каната ему бы скоростишку подтянуть…

– Зато рост у него в самый раз для центрового.

– Ему бы во вкус войти, а там уж разыграется.

– А разводящим – больно уж мастерится.

– Ну ладно, поставим его впереди, а там видно будет.

Но и впереди, у каната, Матерну лишь иногда удаются его коронные убойные удары противнику под ноги. Редко, очень редко застает он врасплох оберкассельцев или первую мужскую Дерендорфа своими коварными резаными мячами – впрочем, когда такой мяч по низкой косой траектории вонзается в площадку противника с непредсказуемым и абсолютно неберущимся отскоком, вот тогда чувствуется, каким центровым был Матерн в свое время. Анкенриб и Тольксдорф только растроганно кивают:

– Ребята, какая у него была раньше колотушка! Жалко.

И не теряют терпения. Они заботливо обслуживают друга пасами, они аккуратно, как на блюдечке, выкладывают ему мячи, которые тот нещадно запарывает. Просто беда с ним.

– Но все равно: что значит спортивный характер! Через столько лет снова на площадку выйти – это не каждый сможет. А ведь у него к тому же нога. Хоть и незаметно почти, но как-никак ранение. Надо, Хайни, как-нибудь по-умному ему отсоветовать. Скажи ему так примерно: «Знаешь, Вальтер, дружище, по-моему, ты просто малость потерял интерес. Оно и понятно. На свете куча более важных вещей, чем за унтерратских "Атлетов" под канатом гробиться. Но, может, тебе, для разнообразия и чтобы не так с ходу завязывать, следующую игру или там через одну – судьей попробовать?»

Друзья осторожно наводят для Матерна мосты к отступлению.

– Да ради бога! Всегда пожалуйста! С превеликим удовольствием. Должен быть благодарен, что вы меня вообще. Я для вас все сделаю: хотите, на линии отсужу, протокол там, могу и главным. Может, мне вам еще кофе приготовить или за лимонадом сгонять? А что, можно будет прямо с настоящим свистком?

На самом-то деле Матерн давно этого хотел. Да это же просто его призвание – принимать ответственные решения.