Собачьи годы

– Вы готовы внимательно следить за моей мыслью, друг мой? Мы говорили и все еще говорим о перочинных ножах. Каждый перочинный нож когда-нибудь, в самом начале, бывает совсем новым. А потом, по мере пользования – либо в исконном своем качестве, как нож, либо в ином, отчужденном, – как пресс-папье или противовес, или, допустим, в связи с отсутствием под рукой каменного предмета для зашвыривания в реку, как предмет для зашвыривания в реку, – он находит самое разнообразное применение. Каждый перочинный нож рано или поздно теряется. Ножи крадут, забывают, их конфискуют или, скажем, выбрасывают. Однако половину всех существующих в этом мире перочинных ножей составляют ножи найденные. Эти последние, в свою очередь, можно подразделить на найденные просто так и счастливо новообретенные; к каковым, вне всяких сомнений, относится и вот этот, найденный мною, чтобы вручить его вам, исконному владельцу. Или вы здесь, вот на этом самом месте, на углу Палласштрассе и Потсдамской, здесь, в виду вот этого исторического, впрочем и ныне действующего Дворца спорта, здесь и сейчас, прежде чем нас проглотит эта вот дощатая будка, станете утверждать, что вы никогда в жизни не имели, а значит, никогда и не теряли, не забывали и не выбрасывали, то есть, следовательно и в конечном счете, никогда и не находили никакого перочинного ножа? А ведь организация этого скромного праздника возвращения новообретенного ножа потребовала от меня кое-каких усилий. В моей хрестоматийной истории говорится: «Перочинный нож упал в реку и сгинул там безвозвратно». «Безвозвратно» – слышите? – вот это и есть вранье! Ибо бывает, что рыбы заглатывают перочинные ножи, а потом кончают свой век под ножом кухарки; но кроме того, бывают и самые обычные землечерпалки, которые все без разбора тащат со дна на свет божий, в том числе порой и выброшенные перочинные ножи; ну а кроме того, иногда помогает случай, но на сей раз он остался не у дел. Годами – раз уж мы заговорили о моих трудах, – так вот, годами и не стесняясь затратами я подавал одно прошение за другим, не останавливался даже перед прямым подкупом крупных чиновников различных водорегулирующих учреждений, дабы в конце концов, и то лишь благодаря сговорчивости польских властей, получить желанную лицензию: в дельте Вислы – ибо нож, как мы с вами прекрасно знаем, был брошен в Вислу – землечерпалка, которую по распоряжению из Варшавы специально для меня туда направили, извлекла со дна на свет божий искомый объект примерно в том самом месте, где то ли в марте, то ли в апреле одна тысяча девятьсот двадцать шестого года он с этим светом вынужденно распрощался: между деревнями Никельсвальде и Шивенхорст, но поближе к никельсвальдской дамбе. Сколь несомненная и однозначная находка! А ведь до того я годами гонял землечерпалки вдоль южного побережья Швеции или в Ботническом заливе; все намывные отмели вдоль полуострова Хела были за мой счет и под моим присмотром обшарены вдоль и поперек. Завершая, таким образом, тему искомого объекта, мы можем с полной уверенностью сказать: нет никакого резона бросать перочинные ножи в реки. Каждая река возвращает перочинные ножи без всяких разговоров. И не только ножи! Столь же бессмысленно было спускать в Рейн так называемые сокровища Нибелунгов. Ибо найдись чудак, который всерьез – примерно так же, как я судьбой перочинного ножа, – заинтересовался бы схороненными богатствами этого беспокойного семейства, заветный клад Нибелунгов тоже выплыл бы на свет божий и давно нашел бы себе место – в отличие от перочинного ножа, чей законный владелец жив и пребывает в добром здравии, – в одном из краеведческих музеев. Ну да хватит нам болтать на проходе. И не надо благодарностей! Разве что еще минутку терпения, дабы выслушать от меня маленький совет: обращайтесь с новообретенным имуществом чуть бережнее. Не бросайте его в реку Шпрее, как когда-то бросили в Вислу; хотя Шпрее отдает перочинные ножи еще более охотно, чем Висла, на которой вы выросли, – по выговору, кстати, это и сейчас еще слышно.

И снова Матерн с неразлучным псом у ноги стоит возле стойки, ухватившись левой рукой за пивную кружку, а правой за двойную стопку пшеничной. И пока он умствует – «Да откуда он знает, да как он до всего этого?» – Золоторотик с хозяйкой забегаловки, где кроме них и посетителей-то нет, разыгрывают сцену встречи, отдельные возгласы которой – «Йенни, радость моя! Йенни, лапочка! Йенни, сердечко мое!» – свидетельствуют о том, что тощая особа за стойкой внушает Золоторотику чувства, которым явно тесно в четырех барачных стенах. И покуда эта старая вешалка в обвислой вязаной кофте жмет сок из лимонных половинок, Матерна заверяют, что именно эта Йенни и есть Серебряная Йенни, во-первых, а к тому же еще и Снежная королева, во-вторых.

– Однако мы не будем называть ее Ангустри, потому что это настоящее ее имя настраивает ее на меланхолический лад, напоминая ей о Биданденгеро, если вам когда-нибудь приходилось об этом господине слышать…