Собачьи годы

— Пес ты онтический! Кобель алеманский! Псина в вязаной шапочке и в туфелях с пряжками! Что ты с малышом Гуссерлем сделал[307]? Что ты с толстяком Амзелем учинил? Ах ты досократическая нацистская собака!

Нерифмованный этот гимн не остался без последствий: автора, невзирая на хромоту, отправили обезвреживать мины сперва на неумолимо приближающийся восточный фронт, а затем, после высадки неприятеля в Нормандии, с той же миссией на западный; тем не менее разжалованный фельдфебель на воздух не взлетел.

Был когда-то черный кобель немецкой овчарки по кличке Принц, его тоже перевели вместе со штаб-квартирой Вождя в Растенберг, в Восточную Пруссию; ему тоже повезло, он тоже не подорвался на мине; а вот дикий кролик, за которым он погнался, прямо на мину и угодил, одни клочки остались.

Как и прежняя ставка Вождя, «Волчье логово» к северо-востоку от Винницы, восточно-прусская штаб-квартира тоже была окружена заминированными лесами. Вождь и его любимый пес жили весьма уединенно в запретной зоне «А» так называемого «Волчьего редута». Чтобы обеспечить Принцу хороший выгул, главный псарь ставки, большой чин, обер-шарфюрер СС, владевший до войны знаменитым собачьим питомником, выводил собаку гулять в запретные зоны I и II, тогда как самому Вождю приходилось безотлучно находиться в тесной зоне «А», потому как то и дело надо было проводить заседания военного совета.

Скучная была жизнь в штаб-квартире Вождя. Вечно одни и те же бараки, в которых был расквартирован батальон сопровождения Вождя, штаб оперативного руководства и где размещались призванные к докладу на военном совете посетители. Некоторые развлечения сулили разве что въездные ворота в запретную зону II с их всегдашней толкучкой.

Вот там-то все и произошло: за внешним периметром ограждения неподалеку от часовых откуда ни возьмись появился кролик, те с хохотом принялись его гонять, что и заставило черную овчарку на миг забыть все премудрости дрессировки, освоенные в собачьем питомнике: Принц вырвал поводок, метнулся мимо все еще гогочущих часовых за ворота, перемахнул с волочащимся поводком шлагбаум въезда — кролики морщат носы, зрелище, которое не в силах вынести ни одна собака — и начал преследование своей сморщившей нос добычи, которая, к счастью, имела достаточный гандикап, ибо когда она достигла заминированного леса и разлетелась в клочья от взрыва мины, взрыв этот псу почти ничем не угрожал, хотя и сам он в это время уже на несколько прыжков удалился на минное поле. Осторожно, шаг за шагом, его вывел оттуда главный псарь.

После того, как составленный рапорт прошел по инстанциям, — сперва его просмотрел и снабдил своими пометками обер-группенфюрер СС Фегеляйн[308], а уж потом бумага легла пред очи Вождя, — главного псаря разжаловали и перевели в тот же самый штрафной батальон, где разжалованный фельдфебель обезвреживал мины.

Бывший главный псарь где-то к востоку от Могилева сделал один неудачный шаг; а вот фельдфебель, когда батальон перебросили на запад, на своей хотя и прихрамывающей, но, видно, счастливой ноге перебежал к союзникам. Его то и дело переводили из одного лагеря для военнопленных в другой, покуда он не осел, наконец, в английском лагере для военнопленных-антифашистов, ибо мог с гордостью предъявить свою солдатскую книжку, куда были занесены все его взыскания, равно как и причины оных. Вскоре после этого — пластинка с «Сумерками богов» уже давно ждала своего часа — он вместе с группой единомышленников основал в лагере театр. На импровизированной сцене он, актер по профессии и призванию, сыграл главные роли в немецких классических пьесах — слегка прихрамывающего Натана, зубоскрежещущего Геца[309].

А вот бомбисту, который уже несколько месяцев назад завершил репетиции с портфелем и бомбой, так и не удалось угодить в лагерь для антифашистов. Не удалось ему, впрочем, и само покушение, потому что он, недоучка, не был бомбистом по профессии и призванию, не шел ради успеха дела на все и до конца, а, надеясь после удачного исхода предприятия сберечь себя для будущих больших и славных дел, малодушно смылся прежде, чем бомба ясно и отчетливо скажет свое «да».