Собачьи истории

Маленький парикмахер плотно сжал губы, сузил глаза в щелочки, нагнулся и протянул дрожащие руки к своей собачке, но она увернулась. Он продолжал протягивать руки все дальше, она продолжала увертываться, и в конце концов он растянулся ничком на кафельном полу. Джимми хихикнул — события начинали обретать остроту.

Я помог Джошу встать.

— Вот что, мистер Андерсон, я сделаю ей анестезию. На самый краткий срок, но она перестанет вырываться и убегать.

— Анестезию? Вы что — усыпите ее? — Он испуганно взглянул на меня. — А ей это не повредит?

— Ну, что вы! Ни в коем случае. Оставьте ее тут и возвращайтесь через полчаса. Она уже будет вас ждать здоровая и веселая.

Я выпроводил его в коридор.

— А вы уверены? — Он жалобно оглянулся в дверях на свою любимицу. — По-другому никак нельзя?

— Не сомневайтесь. Если мы будем продолжать, как начали, то совсем ее перепугаем.

— Ну, хорошо. Я на полчасика забегу к брату.

— Вот и чудесно!

Я подождал, пока не услышал стук захлопнувшейся входной двери, быстро вернулся в операционную и набрал в шприц пентотала.

Собаки, не видя рядом хозяина, сразу становятся уступчивее, и я без малейшего труда водворил Венеру на стол. Но она все так же упрямо сжимала челюсти и держала передние лапы в боевой готовности. Пусть никто и не мечтает забраться ей в рот!

— Ну, хорошо, старушка, будь по-твоему, — сказал я, сжал ей ногу у сустава и выстриг участочек над вздувшейся лучевой веной. В те дни нам с Зигфридом часто приходилось анестезировать собак без посторонней помощи. Чего только ни умудряется сделать человек, когда сделать это необходимо!

Венера, казалось, готова была предоставить мне полную свободу действий, лишь бы я не покушался на ее мордочку. Я ввел иглу, нажал на плунжер и через несколько секунд ее тело расслабилось, голова поникла, и она вытянулась на столе. Я перевернул ее — она уже крепко спала.

— Ну, Джимми, старина, теперь все в полном порядке, — объявил я, без малейшего усилия разжал пальцами зубы, захватил кость щипцами и вытащил ее наружу. — Там все чисто, просто прелесть. Вот так.

Я выбросил куриную косточку в корзинку.

— Да, малыш, видишь, как надо делать? Никакой возни, быстро, по-профессиональному.

Мой сын уныло кивнул. А он-то надеялся! Когда мистер Андерсон растянулся на полу, это было так смешно, и вдруг никакого продолжения. Одна скукота. Улыбка сползла с его лица.

А моя удовлетворенная улыбка превратилась в застывшую гримасу: я не спускал глаз с Венеры, и мне казалось, что она не дышит. Сердце у меня екнуло, но я постарался взять себя в руки, я очень нервный анестезиолог, чем отнюдь не горжусь. Даже теперь, когда мне доводится присутствовать при операции, которую делает какой-нибудь мой молодой коллега, я поддаюсь дурной привычке, кладу ладонь на грудную клетку пациента над сердцем и на несколько секунд испуганно каменею. Я понимаю, как раздражает молодых ветеринаров моя заразительная тревога, и вполне готов к тому, что в один прекрасный день меня попросят выйти вон, но ничего с собой поделать не могу.

Глядя на Венеру, я по обыкновению твердил себе, что опасности никакой быть не может. Дозу она получила правильную, а пентотал часто дает такой эффект. Все идет нормально. Но, черт подери, скорее бы она задышала по-настоящему!

Сердце, во всяком случае, еще билось. Я несколько раз нажал на ребра — никакого результата. Прикоснулся к невидящему глазу — рефлекса нет. Мои пальцы нервно забарабанили по столу, я нагнулся над собачкой, сознавая, что Джимми следит за мной столь же пристально. Его глубокий интерес к ветеринарии возник из любви к животным, фермерам и загородным прогулкам, однако не последнюю роль играл и еще один элемент: то его отец вел себя очень смешно, то с его отцом приключалось что-нибудь очень смешное.

Каждый день сулил веселые сюрпризы, и безошибочный инстинкт подсказывал моему сыну, что вот-вот самые смелые его ожидания оправдаются.

И он не ошибся: внезапно я сдернул Венеру со стола, несколько раз безрезультатно потряс ее у себя над головой, а затем понесся с ней по коридору. Сзади доносился дробный топоток маленьких ног.

Распахнув боковую дверь, я вылетел в сад, остановился было на дорожке… — нет, места тут не хватит… — и, прибавив рыси, выскочил на лужайку.

Собачку я опустил на траву и застыл рядом на коленях в молитвенной позе. Я вглядывался, вглядывался, слыша, как гремит мое сердце, но грудная клетка ни разу не дрогнула, а глаза остекленело смотрели в никуда.

Нет, не может этого быть! Я схватил задние лапы Венеры обеими руками и начал вертеть ее над головой. То выше, то ниже, но с невероятной быстротой, вкладывая в это движение все мои силы. Теперь такой способ реанимации, кажется, вышел из моды, но тогда он весьма уважался. И во всяком случае снискал полное одобрение моего сына, который от хохота повалился на землю.

Когда я прервал свое занятие и уставился на по-прежнему неподвижные ребра, Джимми крикнул:

— Папа, еще! Ну, папа!

И почти тотчас Венера вновь взмыла в воздух, как птица, и закружилась над головой его отца.