Собачья работа

— Эти припадки? — Витолд выпрямился и посмотрел мне в лицо. — Нет, конечно. Пока был ребенком, ничего подобного не припомню. Но когда стал… э-э… стал юношей, такое начало случаться. Время от времени. Как правило, в конце зимы и на протяжении всей весны. Слуги меня жалели. Отец — тоже. Он говорил, что это — болезнь, что с нею надо бороться. Мне давали сонные настои, чтобы я спал как можно крепче. Это недолго, всего три-четыре раза в год, и продолжается два-три дня, редко больше… Пока был жив отец, он следил за этим.

— А сейчас? — Мне стало жалко больного мужчину, которому я ничем не могла помочь. — Вам дают эти настои?

— Иногда дают, но… — он протяжно вздохнул, — я не всегда их пью.

— Почему?

— Боюсь. Мне кажется, что бегством я от страха не избавлюсь.

Что ж, мысль здравая.

— И еще мне кажется, что этим я убиваю часть самого себя! Если бы ты знала, Дайна, какие мне под действием настойки снятся кошмары! Иной раз я не знаю, что лучше — напиться этой дряни и забыться или оставить все как есть и мучиться от… от…

— От припадков?

Он только кивнул.

— Но теперь, когда мастера Лелуша убили… Я снова боюсь. Мне кажется, это обязательно случится… сегодня!

Что ж, вот и понятна причина, по которой он не воевал. Мало того что художник, натура, далекая от любви к боям, так еще и больной. Отец наверняка сделал все, чтобы его сын оказался как можно дальше от войны. Да еще и полнолуние через два дня. Плевать, что оно длится всего несколько минут в одну-единственную ночь. На самом деле все начинается немного раньше и заканчивается немного позже. Оборотень, про которого в замке знают даже дети, тоже приходит в полнолуние. Все, что мне удалось узнать от слуг и матери Любаны, говорит о том, что это чудовище как-то связано с родом князей Пустопольских. А если больной Витолд притягивает его? Волки в стаде тоже режут самого слабого оленя. Может ли быть такое, что настои, которыми его раньше потчевал старый целитель, как-то ограждали князя от посягательств оборотня? Тогда мастера-алхимика могли убить нарочно, чтобы сделать князя уязвимым для нападающего чудовища — например, эти настойки давали ему внутреннюю силу, которая помогала бороться со страхом. Но кто и зачем лишил Витолда всего этого? Ответ напрашивался сам собой — тот, кто уже неоднократно пытался убить этого человека. Тот, кто подослал убийц на городской улице. Тот, кто ударил его чем-то по затылку. Тот, кто стрелял в него из арбалета. Тот, кто предпринял еще пару попыток убийства до нашей встречи. Тот, кто сейчас пробовал еще один способ избавиться от Витолда Пустополя.

— Ты никому не скажешь?

Я только покачала головой.

— Спасибо!

Витолд крепко обнял меня, уткнулся носом в шею. Я понимала, что он хватается за меня, как утопающий за соломинку, но все равно было приятно.

— Не оставляй меня одного, ладно?

— Не оставлю. Я — телохранитель и буду защищать ваши душу и тело… до конца. Ложитесь спать. Я тут, рядом!

— Не уходи, — он по-прежнему не размыкал объятий.

— Да куда я денусь, — усмехнулась в ответ, — из своей комнаты!

Какое-то время мы просто сидели молча, прижавшись друг к другу и слушая стук наших сердец. Я чувствовала, как постепенно успокаивается князь. Еще немного — и задремлет, как умаявшийся ребенок. Не думая, зачем и что делаю, я тихо погладила его по голове. Губы сами шевельнулись, коснувшись его виска.

Он вдруг потерся носом о мою шею, глубоко вздохнул, задышал глубже. Одна рука поползла вниз, к моей талии. Я почувствовала, как напряглось тело мужчины, как его собственные губы коснулись кожи на шее, у самого ворота. Машинально обняла в ответ. Руки действовали сами — разум оставался спокойным и холодным, и только мысли бегали туда-сюда. Он что, всерьез собирается… э-э… Ну да, с талии его рука поползла ниже, к бедру, и…

— Нет!

Стало страшно, как в первый раз. Только тогда, почти семь лет назад, их было пятеро и в случае отказа могли накинуться всей толпой и отыметь по очереди. А здесь он один. И мне ничего не стоило оттолкнуть мужчину, что я и сделала.

— Почему? — Витолд рванулся за мной, цепляясь за рубашку. — Не надо! Не отталкивай меня!

— Да вы в своем уме, ваша милость? — Я выпрямилась, держась за прикроватный столбик, чтобы сохранить равновесие на одной ноге. — Посмотрите на меня!

Он послушно уставился мне в лицо:

— Смотрю.

— Ну? — Я стиснула зубы, чтобы унять дрожь, и стала цедить сквозь них: — И что вы видите?

— Женщину. Сильную. И… красивую.

Честное слово, захотелось ударить придурка! Красивая! Тоже мне… Хотя он художник, помню еще, как восторгался в пути кривой корягой. Действительно, не может быть, чтобы я была уродливее той деревяшки. Деревяшки, похожей на летящего оленя… Но все равно это не повод смеяться над чужим увечьем.

— А я вижу инвалида на одной ноге, — собственный голос показался чужим.

Взгляд князя наконец отлепился от моего лица, скользнул вниз, на шею, плечи, грудь — словно влажной губкой провели по горячему, липкому от пота телу — потом на талию, бедра, ниже…

— В самом деле, — промолвил он задумчиво, — всего одна нога.