Собачья радость

Наталья Александрова Собачья радость

Ирма подбросила в пылающий камин большое смолистое полено и повернулась к мужу:

– Не волнуйся, я завтра же найду другую прислугу. Девчонка вела себя просто ужасно…

– Твоя вечная ревность… – Алексей поморщился, – ведь ты сама прекрасно знаешь, что для нее нет никаких оснований…

– Ревность тут ни при чем! – Ирма выпрямилась и посмотрела на мужа долгим внимательным взглядом.

На самом деле она, конечно, ревновала его. Ревновала и любила. И дело было вовсе не в том, что он известный и обеспеченный человек, крупный режиссер, что его имя не сходит со страниц газет, а лицо – с телевизионных экранов… Ее до сих пор, хотя они прожили вместе почти десять лет, волновали его насмешливые серые глаза, выразительные и глубокие, его чувственный рот, его сильные руки… Но не признаваться же мужу, что она приревновала его к лупоглазой вертихвостке, к молодой служанке, которая беззастенчиво строила глазки хозяину…

– Ревность тут ни при чем! – повторила Ирма. – Она совершенно ничего не умеет, а когда разбила чашку из моего любимого гарднеровского сервиза, я не выдержала…

– Ну и кто же теперь приготовит нам ужин? – недовольно протянул Алексей.

– Я сама приготовлю, – Ирма улыбнулась, – ты уже забыл, как я хорошо готовила раньше, когда у нас не было прислуги?

– Это было давно! – Алексей улыбнулся, и это был хороший признак.

– И вообще, – Ирма решила закрепить успех, – мне очень приятно провести вечер с тобой вдвоем… Только вдвоем!

Она подошла к мужу, он привлек ее к себе и потерся щекой о бедро, обтянутое бордовым шелком.

– Подожди, дорогой, – Ирма высвободилась, – я посмотрю, что бы такое приготовить…

– Только недолго. – Алексей откинулся на спинку кожаного кресла и взял в руки книгу.

Ирма открыла холодильник. Честно говоря, она давно отвыкла готовить, да ей это и раньше не слишком нравилось, но ради мужа она могла вынести многое…

Многое, но не все. Не чистить же сейчас овощи! И рыба, она так пахнет…

Ирма, отложив в сторону вакуумную упаковку форели, остановила свой выбор на готовых отбивных, которые достаточно было положить в микроволновку и разогреть. Она вскрыла упаковку острым, лазерной заточки ножом, выложила отбивные на тарелки и поставила в печь.

Решив, что совершила как хозяйка очень большое усилие, граничащее с подвигом, она поставила таймер на десять минут и пошла в кладовку выбрать бутылку вина к ужину.

В их доме не было настоящего винного погреба; они держали вино в кладовой, расположенной рядом с кухней, поддерживая там оптимальную для вина температуру и влажность.

Ирма выбрала бутылку «Шато ле Берне Медок» восемьдесят седьмого года и направилась в гостиную.

– Отбивные будут готовы через десять минут! – сообщила она с порога.

Алексей ничего ей не ответил.

В первую секунду она не почувствовала никакого беспокойства. Она неторопливо шла по ковру, держа в руке прохладную, чуть запыленную бутылку, и предвкушала тихий семейный вечер, привычные, но не надоевшие ласки…

И вдруг она увидела книгу на ковре.

Алексей сидел в кресле спиной к дверям, Ирма еще не видела мужа, скрытого от нее спинкой кресла, но книга, которую он только что держал в руке, валялась на полу.

Может быть, он задремал и уронил ее?

Может быть, но сердце Ирмы бешено забилось от страшного предчувствия.

Она бросилась к мужу, обогнула массивное кожаное кресло…

И крик ужаса вырвался из ее горла.

Алексей лежал в кресле, безвольно откинувшись, и смотрел в потолок широко открытыми мертвыми глазами. А его горло было от уха до уха располосовано длинной, аккуратной, как хирургический разрез, раной. Эта рана была похожа на второй рот, разинутый в припадке страшного, чудовищного смеха.

Одежда Алексея была залита кровью, и лужа крови натекла на пушистый ковер возле его ног. И тут же, на ковре, лежало орудие убийства – острый немецкий нож, тот самый, которым Ирма только что вскрыла упаковку с отбивными.

Нож с отпечатками ее пальцев.

Ирма продолжала истошно кричать. Она уронила бутылку, и темно-рубиновое вино смешалось на ковре с алой кровью Алексея.

Ирма кинулась к дверям, выбежала из коттеджа, не обращая внимания на апрельский холод, на подтаявший снег под ногами, бросилась к воротам, вылетела в калитку, добежала до соседнего дома и принялась колотить в дубовую дверь, заходясь криком:

– Помогите! Помогите! Алексея убили!

Федор Михайлович любил выражаться штампами, конечно. Он называл их не штампами, а мудрыми мыслями, золотыми словами. Зачем выдумывать лишнее, считал он, если все уже придумано до нас? Раз уж слово или фраза, метко сказанная неважно кем: знаменитым писателем или видным политическим деятелем, выдающимся спортсменом, либо же простым мужиком у пивного ларька, который по сути тоже носитель великого и могучего русского языка, – раз уж такая удачная фраза пошла гулять по огромной стране, опять-таки расхоже говоря – получила путевку в жизнь, – стало быть, эта фраза достойна того, чтобы ее часто употребляли. Простого человека не обманешь, шила в мешке не утаишь, народ – он правду видит…