Собачий бог

Степка изнемог. Пот щипал ему глаза, мешая смотреть. Он надвинул на мокрый лоб шапку, утерся рукавом. И внезапно словно прозрел: по грязной дороге, мимо каких-то ржавых механизмов, кирпичных стен, рельсов, крашеных в полоску столбиков — бежал он, его пёс.

«Шибко бежит, однако, — обрадовано подумал Степка. — Значит, дорогу знает!»

Он бежал по обочине, а мимо, обдавая его снегом, смешанным с грязью, проносились грузовики. Весь левый бок пса был мокрым, залепленным грязью, но он бежал, не останавливаясь и не обращая внимания ни на что.

Впереди был семафор; шлагбаум опустился, грузовики выстроились в колонну.

Пес несся вперед.

Дежурный на переезде вышел на террасу, поднял флажок, — и открыл рот от удивления: грязный лохматый пес несся прямо наперерез поезду.

Заревел тепловоз, зазвенел в звонок дежурный, — пёс даже не стал утруждать себя, подныривая под шлагбаум: он с ходу, не останавливаясь, перемахнул через него и проскочил под носом у тепловоза.

Степка упал. Он дергался, что-то кричал, колотил руками и ногами по утоптанному снегу. Он так перепугался, что сердце почти остановилось, а дыхание прервалось.

Степка выгнулся дугой, тараща мутные, налитые кровью глаза. Бил рукой по снегу, другой — рвал с груди промокшую от пота рубаху.

Что-то (или кто-то) — казалось ему — внезапно схватил его за глотку железными руками, и давил, душил, выкручивал шею.

В глазах потемнело, Степка судорожно пытался вздохнуть, и не мог.

И тьма ворвалась внутрь него и взорвалась в голове.

— Степка! Ты что? Сдох совсем, однако?

Катька трепала Степку за воротник, приподнимала, била по щекам. Степка — белый-белый, белее снега, — по-прежнему лежал, закатив глаза. Катька выругалась, поднялась, и стала, кряхтя, поднимать Степку за ноги вверх. Согнула ноги в коленях и всей тяжестью навалилась на Степку.

Степка судорожно дернулся, и надрывно вздохнул. А потом задышал часто-часто, и лицо у него постепенно темнело, оживало, и вот уже глаза повернулись, как надо, и вполне осмысленно уставились на Катьку.

— Ну, и ладно, — тоже, за кампанию, часто дыша, сказала Катька. — Живой. Еще поживешь, однако.

Но Степка почему-то захрипел и забился.

Катька снова перепугалась, снова налегла было на щуплое, как у подростка, тело старика.

Степка высвободил рот и вдруг заорал:

— Да слезь ты с меня! Совсем придушила, дура окаянная!

Катька с жалостью посмотрела на него, плюнула, — и слезла.

Стоявшее за деревом мохнатое существо с облегчением перевело дух, и бесшумно, спиной вперед, стало отступать в глубину зимнего леса, оставляя в снегу большие, очень похожие на человеческие, следы.

Через полчаса они уже сидели в натопленной избе Катьки. Пили, отдуваясь, горячий сладкий чай, оба — в одних рубахах, мокрые от пота.

— Что видел, говори, — спрашивала Катька, очень довольная сеансом шаманства, а еще больше тем, что вдруг, в один день, у нее появились и дрова, и мука, и чай, и даже сахар. И мужик. Хоть и завалящий, дохлый совсем, однако, — зато почти родной.

— Пса нашего видел, — тоже очень довольный, отвечал Степка. — Город видел, дома, улицу. Потом — дорогу. По ней машины мчатся, а рядом с ними — пес. Подбежал к дороге, по которой паровозы ходят, — скок через железные колеи! Только его и видели.

— А дальше? — с жадным любопытством спрашивала Катька.

— А дальше кто-то мешать стал. Душить. Я думал — злой дух на моем пути попался. А это, оказывается, ты была.

— Тьфу! — Катька шумно плюнула на пол. — Когда я очухалась, да к тебе подползла, ты уже задушенный лежал. Насилу тебе ноги подняла, да на грудь надавила.

Степка задумался.

— Значит, злой дух. Хотел помешать мне, однако.

Катька тоже задумалась.

— Значит, пес все-таки силу имеет. Мешает он кому-то. Вот его и хотели в тайге похоронить. А он, вишь ты, как-то выполз к твоей избе.

— Наконец-то от тебя умное слово слышу, — сказал Степка. — Я еще когда понял, что пес необыкновенный!

Катька хотела обидеться, но раздумала.

— А я видела мертвого человека, — сказала она.

Степка округлил глаза.

— Убитого?

— А и нет! — торжествующе сказала Катька. — Большой черный человек. Лежит, как неживой, а потом встал и пошел.

— А может, это дух, который из мертвого тела вышел, одежду прогрыз…

— Нет, Степка. Это не дух. Дух из него вышел, — тело осталось. Вот тело я и видела.

— И что же ты видела? — крайне заинтересованный, спросил Степка. Он знал, что женщины — самые сильные шаманы, сильней любого мужика.

— Видела, как он встал и пошел. Руки вытянул, идет сквозь лес, деревья ломает. И всё повторяет:

— Найти пса! Найти пса!..

— А дальше?

— А дальше ты упал, хрипеть начал. Я и перепугалась. Помогать бросилась.

— А черный человек?

— Не знаю. Не видела больше.

Степка шибко задумался, так шибко, что весь лоб стал полосатым, рубчиком, — от морщин.

За дверью послышался хриплый, с подвыванием, лай.

Степка и Катька молча поглядели друг на друга.

— Гости, что ли?

Катька полезла к окошку. Ничего не разглядела.

— Сходи, Степка, посмотри. Может, лесной хозяин появился?

Степка накинул телогрейку, взял со стены ружье.

— Заряжено?

— Да кто бы его заряжал? — философски ответила Катька.