Собачий бог

Он даже не заметил, как бесшумно открылись ворота со двора Коростылева. Опомнился, лишь когда услышал легкий скрип под ногами.

Черный человек маячил в сгустившейся мгле. Он шел ровно, прямой, словно палка, в сторону переезда.

Бракин приник к бойнице.

Сзади что-то зашумело. Бракин быстро обернулся, и увидел, что автобусная площадка внезапно погрузилась во тьму; оставался только слабый свет из закрытых жалюзи окон круглосуточного магазина.

Бракин снова развернулся. Высокая фигура уже была почти не видна.

С заколотившимся сердцем Бракин выполз на четвереньках из укрытия. И побежал по-собачьи, на четвереньках, держась как можно ближе к заборам.

Краем уха услышал: сзади, на оптовом складе, разъяренно разлаялись сторожевые собаки, что-то стукнуло. И снова стало тихо.

Приостановившись, чтобы отдышаться, Бракин снова ринулся вперед. Он не видел, что позади него, совершая гигантские прыжки, едва касаясь земли, бесшумно летит громадная белая волчица. В тумане ее силуэт казался неправдоподобно огромным; казалось, это летит сказочное чудовище: бескрылое, медлительное, но опасное, как кошмар. Она не догоняла и не отставала. Просто бесшумно взлетала и опускалась почти за самой спиной Бракина.

Вот и Корейский переулок. Темный человек миновал перекресток и зашагал дальше.

Витька сбежал по лестнице вниз из сторожевой будки, выгнал машину из бокса, быстро скомандовал:

– Быстро по местам. Каждый берет ствол. «Сайгу» – Саньке.

– А где он? – спросил кто-то.

– Бешеный? Он к переезду пошел. Мы обгоним его по Ижевской и выедем навстречу, с того конца переулка.

Мужики быстро втиснулись в машину, разобрали оружие. Санька, сидевший впереди, аккуратно поставил карабин между ног, дулом вниз.

– Да осторожнее! С предохранителей не снимайте, а то кто вас знает, шоферюг, – сказал Витька и на малых оборотах выкатился за ворота.

Ка остановился у высокого крепкого дома с металлическим забором выше человеческого роста. В одном из окон горел свет. И возле этого окна стояли два молодых парня, переговаривались, мялись.

Ка замер, наблюдая.

Парни сунули в открывшуюся форточку деньги, получили маленький полиэтиленовый пакетик, перевязанный ниткой, и пошли к переезду.

«Уазик» резко затормозил, не доезжая до переулка. Позади были трасса и хорошо освещенный переезд, а вокруг и дальше, вытянувшись вдоль железнодорожного полотна – скопище разнокалиберных металлических гаражей.

– Вот он! – сдавленно крикнул Санька.

Из переулка, горбясь, вышли два подростка. Увидели «уазик», повернулись, и бегом кинулись к гаражам.

– Да нет, – сказал Витька. – Это ж наркоманы. К местным цыганам за дурью приходили…

Он заглушил двигатель, открыл дверцу.

– Я – вперед, на разведку. Если надо – позову.

Витька выглянул из-за забора. По переулку стелилась синеватая мгла, и во мгле неподалеку он разглядел смутный силуэт темного человека, стоявшего возле высоких железных ворот под массивной кирпичной аркой.

И внезапно он вошел в ворота, которые со скрежетом и металлическим визгом провалились внутрь.

Сейчас же раздался бешеный собачий лай, а потом – множество певучих быстрых голосов.

Во дворе вспыхнул свет. Сквозь мглу Витька видел обманчиво громадные тени, метавшиеся по обширной усадьбе. Потом вдруг бахнул выстрел из двустволки. Восклицание, шум, и предсмертный визг собаки. Сначала один, затем другой.

Потом из ворот выскочила полуодетая толстая женщина и закричала:

– Люди добрые, эй! Караул! Убивают!..

Но голос ее погас в уплотнявшейся сырой мгле.

Она снова убежала во двор. И снова послышался крик:

– Всё возьми! Деньги, золото, на!..

Ответа не последовало, но крик внезапно оборвался.

У Витьки дрогнуло сердце.

Заверещали дети, заплакали.

Лоб покрылся испариной – Витька вытер его рукавом.

Между тем из ворот на четвереньках выбежал какой-то человек и завопил:

– Батюшки! Хозяйке голову свернул! Хозяина чуть до смерти не убил. Теперь по сараям ходит, наверное, Алешку ищет!

Витька высунулся, крикнул:

– Эй, ты! Иди сюда!

Человек приподнялся, озираясь.

– Да здесь я, здесь! Иди, не бойся! Мы сами за Ним охотимся…

Человек, наконец, разглядел Витьку, в полусогнутом состоянии подбежал к нему. Он был без шапки, босой; на майку накинут старый полушубок.

– Ты кто? – спросил Витька.

– Рупь-Пятнадцать… Ну, по-вашему – Пашка. Уморин фамилия. Я в работниках у цыган живу.

– И что там творится?

– Вышиб ворота. Здоровенный! Не иначе, нечисть. Троих покалечил, всех дворовых собак передушил. Хозяин в него с двух стволов – бах! А он покачнулся только…

– Ладно, Уморин, беги за мной… – И Витька кинулся к машине.

– Братва, на выход! Оружие к бою. Счас мы его тут, как от цыган выйдет, и встретим… А ты, – он взглянул на белого, трясущегося Уморина, – посиди пока в машине. А то босой – на снегу.

– Я привыкший, – скромно сказал Рупь-Пятнадцать и юркнул в «уазик».

Мужики пошли цепью. Вошли в переулок, залегли на обочине напротив цыганского дома.

Там было уже почти тихо. Только трещали какие-то доски, скрипели ржавые гвозди, звенели сбитые запоры.