Собачий коготь

– Есть такая крупная кошка – гепард. Мельче леопарда, но тоже серьезный зверь. Я почему про гепарда вспомнил. Гепард – единственная из всех кошек, которая не умеет когти убирать. Они у нее всегда торчат и стучат. И это самый быстрый зверь на свете. И бегает быстро, и нападает стремительно. Владимир Николаевич же служил дрессировщиком. Кого он, кстати, дрессировал? Я спрашивал, но мне он так ничего и не сказал.

– Мне тем более. Вы же знаете его. Из него слово вытащить сложно. Знаю только, что работал в какой-то закрытой лаборатории или даже в институте. Наверное, занимался там охранными собаками. Я так думала. Это потому, что у него дома всегда много разных ошейников и поводков было. Ошейники больше «строгие». Знаете, такие, с шипами, которые в шею впиваются. Чтобы одернуть собаку и подчинить сразу. Такие обычно только на сторожевых собак надевают. У него даже служебная машина была оборудована клеткой. Специально для перевозки таких животных. Но следы рядом с телом были не собачьи. Это полицейские точно говорят.

– А своей собаки у Владимира Николаевича с собой не было? Не помню уже, как ее зовут… Была же у него овчарка. Мне, признаюсь, как-то вообще трудно его представить без собаки.

Это было правдой. Я и видел, то Владимира Николаевича без собаки, можно сказать, считаное число раз, хотя мы служили рядом многие годы. Обычно рядом с ним была или служебная, или его личная собака. Собак он любил так, как не мог любить людей. И его собаки любили гораздо сильнее, чем вообще могут любить люди. Не только его, но и вообще, в принципе – люди. Людям не свойственна преданность, которая сильнее чувства самосохранения. А у любой собаки это в порядке вещей.

– Нет. Его последняя собака умерла около месяца назад. Ее отравили. В городе, если вы слышали, свирепствуют эти мерзкие твари… Как их… Которых, говорят, наш священник проклял вместе с потомками до седьмого колена… Подскажите… А, вспомнила – догхантеры. Разбрасывают по всему городу яд. Даже на детских площадках. Владимир подозревал, что его собаку отравили они. А у меня есть подозрения, что собаку специально отравили, чтобы у Владимира защиты не было. Все-таки овчарки всегда были хорошими защитниками своих хозяев. А дрессировать их Владимир умел лучше многих. Может быть, те самые догхантеры и его убили. Он мечтал найти их логово, потому что действуют они организованно. И не в полицию сдать, а сам хотел с ними разделаться. Как они с собаками. Мог, наверное, что-то узнать, за что его и убили.

– Вы в полиции эту версию высказывали?

– Конечно. Они только посмеялись. Всерьез не восприняли. А я вот наоборот.

– А что вообще в полиции говорят?

– Один шутник вообще ляпнул, что это вурдалак^[1] напал. Правда, мне сосед рассказывал, что в городе такие слухи о вурдалаке ходят. А убийство Владимира – это уже четвертое убийство такого рода. И всего за полгода. Но я в вурдалаков не верю.

Я тоже мало склонен верить во всякие сверхъестественные случаи, но гадать, ничего по сути дела не зная, я не собирался. Чтобы рассматривать любую версию, требуется иметь на руках хоть какой-то набор фактов. То, что Елизавета Николаевна рассказала, фактами по большому счету не являлось. Это было, в первую очередь, проявлением ее эмоций.

Капитан Владимир Чукабаров, которого в бригаде спецназа ГРУ звали за глаза шутливо Чупакаброй, был начальником кинологической службы. Готовил для бригады собак-саперов и проводников к ним. В отставку он вышел три года назад, после сорокалетнего юбилея. Посчитал, что в его возрасте носить капитанские погоны уже не солидно, а должность не позволяла получить более высокое звание. Какого-то продвижения выше ему не светило, поскольку бригадные кинологические службы были вообще в спецназе ГРУ самым крупным звеном, а в центральном аппарате кинологической службы не было вообще.

Когда капитан собрался уйти в отставку, я, как единственный человек, с которым он общался более-менее на дружеской ноге, посоветовал ему сначала найти новое место работы.

– Я уже нашел, – сообщил тогда Владимир Николаевич.

– Кем?

– Дрессировщиком.

– В цирк, что ли?

– Нет.