Собачий лес

С плеч и шеи у дяди Гоши еще не сошли допросные синяки. Он тер их и обязательно подмигивал мне, как будто все, что произошло, оказалось всего лишь неожиданным пустяком. А потом думал, что даже если тебя отпустили из милиции и ты ничего плохого не сделал, то все равно остался виноват. Тогда тетка садилась рядом, клала ему на плечо свою тонкую руку и думала, что нужно время. Внутри нее дядя Гоша снова был утянутым в гимнастерку офицером. Тетке было хорошо от его тепла, запаха кожаной портупеи и леденцов.

Все, кто остался жив, наверное, были счастливы.

Эпилог

Летом девяносто первого года я получил от тебя письмо. В то время в нескольких мировых научных журналах были опубликованы мои работы по парадоксальной математической логике. Я был приглашен на передачу «Очевидное – невероятное». Появление на телевидении привело к воскрешению тех, о ком я давно забыл: школьных, институтских товарищей, однополчан, которые вдруг захотели вернуть долг пятнадцатилетней давности. Найти мой адрес не составило особого труда.

«Привет. Это Миа. Не думала, что когда-нибудь напишу. Но вдруг увидела тебя по телевизору и сразу узнала. Уже месяц, как я перевелась из Люберец и заведую отделением психиатрии в Раменской областной больнице. Приезжай. Пройдемся по нашему Собачьему лесу и поговорим. Осталось совсем мало времени. Скоро наш лес вырубят, поселок снесут и на их месте построят новые комфортабельные дома. Странно, время уже другое, а слова в газетах все те же». Далее следовал номер телефона и приписка: «Так себе вся эта твоя математическая логика».

Тонкое платье. Яркая помада стерлась на уголках губ. Глаза смотрели с ожиданием неловкости. Она всегда возникает между людьми, у которых мало общих тем для разговора. Мы встретились на опушке Собачьего леса. Ты стала очень похожа на ту женщину с обложки порножурнала.

– Какой же ты улыбчивый и толстый, – сказала и надавила пальцем на мой живот.

Тебе мешала набитая продуктами сумка. Мы спрятали ее у двух гнилых пней и вошли в лес. Он походил на спящего старого пса, которому уже давно перестали расчесывать шерсть и постригать когти. Он не отзывался на наши голоса, на ветер в макушках сосен.

Ты снова шла впереди, и облачко мошек кружило над твоей головой. Я ждал, когда появится стрекоза, что вылетала из фотоаппарата дяди Гоши. Но она не появилась.

– С тех пор ни разу здесь не был, – сказал я. – Тетка и дядя Гоша увезли меня в Москву сразу после того лета.

– К твоей матери?

– У меня никогда не было матери.

– Ты женат?

– Да.

– Дети?

– Сын.

– Ты прекрасный собеседник.

Я не видел твоего лица, но знал, что ты улыбаешься.

– У тебя хорошая жена?

– Маргаритка. Она училась в Москве на юридическом и как-то зашла ко мне в гости.

– Маргаритка всегда была влюблена в тебя. И конфеты только за тобой досасывала. От карамелек у нее болели зубы. Ты счастлив?

Я не ответил.

А ты уже рассказывала, что стала врачом, чтобы лечить отца, что научилась прогнозировать его амнезию, что во время приступа его привязывали к кровати широкими кожаными ремнями. Он был рад очнуться там, где пропал, говорил, что ремни напоминают ему службу. Его приступы стали походить на сон, ведь он оказывался там же, где и пропал. А ты всегда была рядом. Это счастье – быть рядом. Твой голос не был похож на голос из детства. Хриплый от сигарет и отданных в отделении психиатрии распоряжений.

Тропинка давно заросла. Поляны с собачьими холмиками на месте не оказалось. Мы вышли к упавшей сосне, на которой когда-то сидели. Она все еще росла. Редкие ветви топорщились длинными зелеными иголками. Мы сели на нее как в тот раз, но я совсем не чувствовал тебя.

Ты сказала, что скоро придут лесорубы, пожалела, что на сучьях не осталось кукол, что мусорные ямы перед лесом давно затянуло землей.

И я рассказал тебе все, что помнил о нашем детстве. Ты слушала и кивала. Так маленькая Адини глядела в память Гретель. Я до сих пор слышал ее добрый, обращенный ко мне голос. Он был как далекое эхо. Почти десять лет назад ее похоронили рядом с мамой и папой на семейном кладбище в королевском замке Гогенцоллернов. Но Адини лишь притворилась неживой, а сама навсегда осталась маленькой принцессой.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я твой пациент? – закончил я нашу историю.

– Что ты? У моих пациентов не получается воскрешать людей.

– Пока я смог воскресить только тебя. И это было очень давно.

Я очень скучал без тебя. От этого желания невозможно было спрятаться. Я будто все время смотрел на тебя, как когда-то на фотографию полковника Лапина, стоявшего возле новенького бомбардировщика. И тогда ты проснулась в переполненной электричке, которая везла тебя на станцию Люберцы к папе. Была поздняя осень. За окном мелькали черные черточки веток. Ты сидела на коленях матери дурканутой Ленки. Она крепко держала тебя красными от жаркой духовки руками и все время повторяла: «Скоро приедем».

Лес узнал нас, обрадовался, захлопал крыльями, заскулил по-щенячьи. Над нами повисли стрекозы. По сосне, срезая когтями кору, заспешила белка.