Собачий переулок

Пододвинув для Вальц полукруглое кресло в зеленом сафьяне, Чоткин сел на другое — деревянное, гладкое, с широкой резною дугой вместо спинки — и молчал, выжидая.

— Видите ль, я давнишняя знакомая вашего сына, Петра Ивановича, то есть мы как-то нередко с ним раньше встречались у общих знакомых… Я раньше служила артисткой, и в театре мы с ним познакомились… — запуталась Вальц. — Одним словом, вашего сына я знаю давно и желаю ему только добра.

Она поежилась вдруг от проникшего холода комнатной сырости.

— Но теперь, знаете ли, я узнала ему угрожает большая опасность. У меня есть в чрезвычайке близкие знакомые, и они мне сообщили…

Чоткин впивается трясущимся взглядом прямо в эти слегка подведенные кармином беспечные губки.

— Вы не пугайтесь, пожалуйста, хотя вашему сыну и грозит очень серьезная вещь. Видите ли, его могут или расстрелять, или совсем освободить. Судьба его решится завтра, и зависит она от одного человека, на которого вы легко можете повлиять.

— Кто же он?

— Председатель всей чрезвычайки, сам Зудин.

Чоткин обмяк, руки его со стола соскользнули локтями. Все его тело ушло глубже в шубу, словно улитка. Только стриженая седая голова тряслась отвисающей нижней губой, и слезы из мокнущих век спрыгнули на небритый, колючий подбородок.

— Что ж тут могу я поделать? — прошептал он невнятно.

— Какой же вы, право, чудак. Говорю я вам ясно: судьба вашего сына, слава богу, в ваших собственных руках, я этого добилась. Вы легко можете наверняка его спасти от завтрашнего расстрела. Нужно лишь вам кое-что припасти и вручить кому надо завтра к двенадцати часам дня.

— Что же припасти?

— Двадцать фунтов золота.

Старик встал, и рот его дрябло раскрылся. Чтоб не упасть, он оперся руками о стол Хрипящее дыханье сипело внутри его морщинистой шеи.

— Двадцать фунтов, двадцать фунтов, двадцать фунтов, — шептал он подавленно. Золота?. Откуда же? Боже мой, это совсем невозможно!

— Ваш сын с головою замешан в огромном, ужасном деле. Я разузнала все способы его спасти, но другого выхода нет Конечно, если вы не можете, то извините меня за беспокойство. Прощайте! Только потом не вините меня уже ни в чем, я вас предупреждала…

И Вальц, вздернув носик, жеманно поднялась.

— Куда ж это вы?!.. Батюшки, да что ж это сегодня?! — разгорюнился Чоткин, цепко хватая Вальц за манто и не выпуская из рук. И, упав головою на стол, зарыдал порывисто, громко: — Петичка, сынок мой возлюбленный! Да что ж это в самом деле, Христа ради, Христа ради, Петичка!..

На пороге взметнулась старушка, круглая, толстая, маленькая, вся в сером, точно трясогузка. Уже успела раздеться.

— Иван Петрович, что с вами? — бросилась она прямо к мужу. — Что с Петичкой?! — вскинулась она как подбитая к Вальц, держася за мужнюю шубу.

— Анюта, голубушка, Петичку… н-наш-шего завтра убьют, рас-стреляют! — выл перерывисто Чоткин.

Старуха, не отпуская мужнин рукав, грохнулась на пол и громко, протяжно заголосила.

Вальц передернулась.

— Я, право, не понимаю: богатые люди, золото раньше имели пудами, а теперь воют, жалея фунты, чтобы выручить сына. Прощайте! — сердито дернула манто из рук ослабевшего старика.

— Постойте, постойте, Христа ради! — захрипел, протянувшись ей вслед, ковыляющий Чоткин. Старуха за ним, подвывая, качалась, раскисши от слез, как моченый анис.

— Ну, в чем же дело? — гордо рванула им Вальц, остановись среди зала.

— Да куда ж вы бежите, дайте подумать, обсудить, прийти с мыслями.

— Право, мне некогда, — опустила она свои пухлые губки, прикрыв густотою ресниц шоколадинки глаз. — Кроме того, это дело секретное, и на людях болтать я не буду.

Старики, подпершись и плача, потащили ее опять в кабинет с задумавшейся над селедками Магдалиной.

— Неужели нельзя меньше? — повис на Елене умоляющим взглядом слезящийся Иван Петрович. — Двадцать фунтов, Анюта, золота спрашивают к завтрашнему, — пересохшим голосом пояснил он жене.

Та, утирая платочком намокшие веки и нос, нервно всхлипывая, мусолила Вальц умоляющим взглядом, дожидаясь ответа.

— Странный вы человек, право, Иван Петрович, будто бы вы за прилавком. Разве люди в таких делах торгуются? Если вам такое одолжение делают и спасают жизнь сына, вы благодарите бога, что спросили не пуд.

— Хоть бы не все сразу. Откуда ж я столько возьму? — И он беспомощно раздвинул руками.

— Завтра к полудню должно быть готово все и сполна, — отчеканила Вальц.

— Иван Петрович! — вскудахнула старуха. — Возьми ты уж, видно, мои все браслеты и кольца и медальоны, и цепочку с часами свои. Сын, чай, дороже, — и снова она затряслась в судорожном, ноющем плаче.

— Не хватит, старуха! — прошамкал наморщившийся мыслями Чоткин. — Разве попытаться занять у знакомых?. Как же просить? Не дадут! Ради бога, скостите!

— Я уж сказала, что здесь не торговля.

Кому же платить? А вдруг как надуют?!

— Не беспокойтесь, можно устроить, я берусь это сделать, чтоб дело было для вас верно.

«Как же, однако, устроить?» — подумала Вальц про себя. Как это раньше она не смекнула про это?