Собачий рай

Глядя на слипшиеся от пота волосы мальчика, Самоварова подумала, что неплохо бы ему вымыть голову.

– И настоящие совсем не страшные. Ты просто о них ничего не знаешь. Живое убивать нельзя. И даже желать подобное – большой грех.

– А что такое грех? – повернул к ней заплаканное опухшее личико Жора.

– Грех? – задумалась Варвара Сергеевна, подыскивая подходящее для ребенка объяснение. – В том числе преступление против живого. Видишь ли, наша жизнь принадлежит не совсем нам. И отбирать ее у кого-то из страха или ненависти – это грех.

– А кому она принадлежит? – оживился Жора, привстал и сел, свесив ноги, рядом с ней на диван.

– Сначала – высшей силе, – отчего-то уверенная в том, что Регина не посещает православный или какой‐либо другой храм, пространно ответила Варвара Сергеевна. – И только потом, как подарок небес, нам самим.

– Не понимаю! – воскликнул мальчик. – Я сейчас! – Он вскочил с дивана и выбежал из комнаты. Через несколько секунд вбежал обратно, держа в руке ежедневник. – Это теперь мое, так? Ты мне вчера его подарила? И чей он теперь?

– Теперь он твой.

– Ты мне его подарила, а значит, он теперь принадлежит мне, так?

– Так.

– Тогда ты сказала глупость! – в очередной раз поставил ее в тупик своим нехитрым умозаключением пятилетний ребенок.

За неимением разумного ответа она решила по-другому обыграть эту тему:

– Он твой. И все, что ты решишь туда записать, во многом сформирует, то есть повлияет на твою жизнь.

– Это как?

– Если будешь писать слова, которые обозначают только плохое, они возьмут над тобой власть.

– А если хорошее? А если обычные, не хорошие и не плохие слова? – расстреливал ее своими простыми вопросами Жора.

– Можно писать любые. Но тех, которые обозначают что-то действительно ценное и хорошее, должно быть больше. Все! – Она резко встала с дивана. – Давай займемся делами. Иди принеси с улицы белье. Я сделаю несколько конфиденциальных звонков, потом мы попьем еще чаю и будем готовиться ко сну.

* * *

Пока Жора долго и неумело вдевал одеяло в пододеяльник и натягивал на подушку наволочку, Самоварова успела сбегать к калитке.

Пес сидел на том же месте.

– Эй! – крикнула она, прижавшись к забору. – Шел бы ты отсюда, а то мой гость тебя боится.

Два черных, похожих на огромные маслины глаза, внимательно, словно проверяя на прочность, глядели на нее в упор.

Явной агрессии в его взгляде не было, но что-то в животном – не столько размеры и отсутствие ошейника, сколько нечто невыразимое, иное, – заставляло его остерегаться.

Глядя на собаку, Самоварова чувствовала схожее с тем, что и вчера после внезапного знакомства с Регининым сыном: позвонить в службу отлова она не решалась (вдруг пес удрал с участка и это доставит его хозяину лишние хлопоты), но и покормить тоже: если пес бездомный, потом, глядишь, не отвяжется, и тем самым она наживет на ровном месте еще одну проблему с мальчишкой.

Понадеявшись, что животное, не дождавшись еды, уйдет, она вернулась к дому.

Присев на террасе в любимое плетеное кресло, достала из кармана мобильный.

Хотела было набрать Аньке, но передумала и написала короткое сообщение на Вотсап:

«На даче навели порядок. Когда вас ждать?»

Отправив, набрала доктора.

Он не снял трубку, а следом, почти сразу, прилетело давно привычное: «Не могу говорить. Перезвоню».

Анька, судя по двум появившимся галочкам, сообщение прочла.

Варвара Сергеевна ощущала на расстоянии, как дочь, давя в себе раздутую обиду, раздумывает не столько над ответом, сколько над тем, отвечать ли матери вообще.

Глядя на экран телефона, с заставки которого ей беспечно улыбалась внучка Лина – светленькая, с короткой, модной стрижкой, в яркой розовой футболке, Самоварова почувствовала сильнейшую, накопившуюся за два долгих дня усталость.

И дело было вовсе не в том, что левая лопатка гудела от непривычной физической работы по дому, а пятки горели от еще не разношенных новых балеток, и даже не в чертовой Регине, дело было в другом.

Решившись взять под опеку чужого ребенка, она никому не причинила вреда.

Это был ее выбор и ее право поступить так, как велела совесть.

Так почему же в эти два дня она испытывала то, что не должна испытывать здоровая, зрелая личность? Неизбывное чувство вины перед дочерью и внучкой и непреходящую неловкость перед доктором – самыми близкими для нее людьми?!

Разве не приятие и доверие определяют истинную близость?

И что такого страшного для них произошло?!

Но как бы то ни было, ей нужно было определить для себя некий дедлайн – день, час, минуту, в которую она должна принять решение о дальнейшей судьбе мальчика, – и все-таки обратиться в органы опеки.

Выкурив папиросу, она решила протянуть до понедельника, а после вернуться с мальчишкой в город.

Словно прочитав ее мысли, мобильный залился звонком.

На экране высветилось пугающее слово «Аноним».

– Алло! – уже зная, кто это, моментально ответила Самоварова.

– Аря, – с придыханием, словно на бегу, затараторила Регина, – Жора рядом?

– Нет, но может быть рядом в любой момент, – оглянувшись на полуприкрытую входную дверь, прошептала Варвара Сергеевна. – Черт тебя побери, что происходит?!