Собачий царь

Много раз рыбаль выходил бродить по переулкам. Ходил-бродил, подставляя лицо ветрам московским, тем довольный, что идёт по столице хоть не в дружбе, но в согласии с собой. Вот ведь: огрызался Лай Лаич, но на все вопросы ответил. Хитро преподнёс испытанье и подарка за помощь не взял. Отлегло у мужика от сердца, разгорелись в нём задор и веселье. Чувствовал: впервые, всем на зависть, ему наконец повезло. Ведь не зря шепчут: «Брехуна опасайся. Не со всяким он дружбу водит. Жестоки его испытания: вытянет наружу слабинки, подноготную обличит. Но и выдаёт по заслугам. Простофиль в помощники вербует. Мужика с душой сбережённой щедро памятным подарком наградит. А пустышек, гнильцой испорченных, за собой в собачье царство он уводит. Катится по свету слушок, будто нет из пёсьего царства пути-возврата. Потому так много в Москве собак дворовых».

За стеной читальни из чёрного решета моросит на землю время. Всё быстрей через дырочки-звёзды сыплются минуты, и нельзя их ни уловить, ни в горсть сгрести. А меж книжных рядов время – загустелый мёд, еле-еле ползёт… Тут нежданно-негаданно налетело на меня беспокойство, трепетанием бабочки ночной нутро обожгло. Показалось, по ту сторону шкафа бескрайнего притаился кто-то и сквозь щели в книжном частоколе за разиней Месяцем присматривает. Под прицелом взора лукавого продолжал простодушный Месяц книжечки перебирать. Ладные в сторонку откладывал. А худые, с гнильцой, – подальше запихивал, чтобы впредь не лезли под руку. Больно он изголодался без чтения. До книгохранилища дорвавшись, в вихре страниц по макушку утоп и ничего-то, простофиля, вокруг не чуял.

Между тем в сыром стылом воздухе намечалось и крепчало недоброе. Закипело во мне к читальне недоверие, стал я всё вокруг до мелочи подмечать. Показалось, с полки, возле которой Месяц топчется, дородная клопедия исчезла. Только-только под руку совалась, и вот – сгинула по неизвестному волшебству.

Дотошно Старый Месяц книжки просеивал, без жалости квёлые да хворые отбрасывал, а всё ж набирал чтение без всякой меры. Но как будто не росла стопка избранных. Пять минут назад томиков восемь в ней набиралось, а теперь съёжилась да поникла кладка. Кирпича три-четыре, не более. Шевельнулась на верхушке брошюра и тихонько в сторону поползла. Это кто ж под боком у Старого Месяца чтение маленькими грабельками загребает? Без стыда и без совести умыкает один том за другим? Озадачили меня детские грабельки о трёх корявых зубцах. Затаился я: не дышал, не шуршал, чтобы мыслями не греметь, остерегался даже соображать. По другую сторону шкафа необъятного заглянул. Мать честная, не зря предчувствия бабочкиными крыльями трепетали. Притаился за шкафом кое-кто плюгавый, в очочках. И недоброе учинял. Без всякого зова проснулась книжечка малая и не хуже любой клопедии тихим голоском объявила:

«Обитает в наших закромах Книговед Лиходеич. К каждому гостю читальни он имеет особый подход. Умник ты, бездарь или от дождя проливного среди книг укрылся – с лёту раскусит тебя Лиходеич косявчатый, к бездорожной душе тропинку подберёт. С ним на ровном месте оступишься, в четырёх шкафах так заблудишься – только вой да кричи, путь назад не ищи.