Спустя две недели, в бесцветный и пасмурный полдень, поманил Башляя Лай Лаич в тесный закуток подвальной кухни, к холостяцкому своему столу. Усадил мужика на табуретку, в кружку краденую налил ему чаю и тихонько на ухо сказал: «Повстречались мы с тобой в трудное время. Поддержал ты меня и уважил. Показал себя человеком. Не расчётливо, не с тайной надеждой, а по-братски, от души служил. В долгу Собачий царь не остаётся. Щедро заплачу тебе советом. А сумеешь вникнуть да прислушаться, немало добра наживёшь. Срывайся из своей сырой глубинки. Смывайся из гнилого городишки, сюда, в краснощёкую столицу. Без страха и без совести пельменную на Пятницкой открой. Сумеешь нажить квартирку, машину и дачку с баней. Старухе матери и сестрам опорой станешь во всём. От барынек отбоя не будет. Трёх жён заведёшь в Подмосковье. Всё, что ни задумаешь, сбудется. Со всеми, с кем ни захочешь, слюбится. Всё, что ни приметишь, купится. И много деньжонок скопится. Нужды не узнаешь ни в чём. Но знай, имеется условие, чтоб благ этих многих достигнуть: смывайся один из глубинки, свою синеглазую Зину от сердца сумей оторвать. Отвадься от неё душою. Отклейся от девицы смазливой. Попробуй убедить себя накрепко, что снова ты кругом одинок. Стань грозным, свободным и резвым. Преграды плечом распихивай, препятствия круши на пути. Ни к чему тебе здесь Зинаида. В столице она станет обузой, затянет тебя на окраину, в обноски, в бараки, в долги. Осиль от неё отвязаться. Приязнь свою сдюжь расторгнуть. Оставь на прощанье записку. Мол, Зин, без следа уезжаю. Забудь обо мне, не оплакивай и, если сумеешь, прости».
Неделю спустя вернулся Башляй в родной городишко. Задумчивым он объявился. Молчаливым, насупленным стал. Шушукались на лавочке соседки. Заприметила и сигарет продавщица, которая целый день под окнами ходит: подменили парня в столице. Сам не свой назад он приехал, посерел неприглядно и сник. Почтальон и молочница тоже перемену не к лучшему углядели. Головами качали, но надеялись – может быть, с дороги устал.
Как всегда, привез Башляй родным из столицы недешёвые и дельные подарки: матери – коврик в прихожую, сёстрам – косынки и бусы, своей ненаглядной Зине – духи и ковровый платок. Да только медной грустью от него повсюду веяло. Тоска латунная от его взгляда к душе приникала. Поцелуем февральским обжигал он, сквозняком седобородым пробирал насквозь.