Собака Баскервилей

Мне не удалось накануне вечером передать баронету то, что я узнал о миссис Ляйонс, потому что он засиделся с доктором Мортимером за картами до поздней ночи. За завтраком же я сообщил ему о своем открытии и спросил его, не желает ли он сопровождать меня в Кумб-Трасей. Сначала ему очень хотелось ехать со мною, но, по здравом обсуждении, мы оба решили, что если я поеду один, то достигну лучших результатов. Чем больше мы придадим формальности нашему визиту, тем меньше мы добудем сведений, A потому я покинул сэра Генри не без некоторого угрызения совести и отправился на свои новые изыскания.

Когда я доехал до Кумб-Трасей, то приказал Перкинсу поставить лошадей в конюшню и пошел наводить справки о даме, которую приехал допрашивать. Я без труда нашел ее квартиру, которая находилась в центре и была хорошо обставлена. Девушка ввела меня без всяких церемоний, и когда я вошел в комнату, то дама, сидевшая за машиною «Ремингтонъ», вскочила с приветливою улыбкой на устах. Но лицо ее тотчас же стало сериозным, когда она увидела перед собою незнакомца и, усевшись снова перед машиною, она спросила меня о цели моего визита. Первое впечатление, производимое миссис Ляйонс, было то, что она в высшей степени красива. Глаза и волосы у нее были одного и того же красивого каштанового цвета, а на щеках, хотя и значительно усеянных веснушками, играл прелестный румянец, свойственный брюнеткам. Повторяю, что первое впечатление, произведенное ею, было восхищение. Но по второму взгляду уже хотелось ее критиковать. В ее лице было что-то неопределенно неприятное, может быть, некоторая грубость выражения или жесткость взгляда, которые искажали совершенную красоту. Но обо всем этом я подумал впоследствии. В ту же минуту я просто сознавал, что нахожусь перед очень красивою женщиною и что она спрашивает меня о цели моего визита. Я до тех пор не отдавал себе полного отчета в том, насколько моя миссия была деликатною.

– Я имею удовольствие быть знакомым с вашим отцом, – сказал я.

Это вступление было крайне неуместно, и дама дала мне это почувствовать.

– Ничего нет общего между моим отцом и мною, – сказала она. – Я ничем ему не обязана, и его друзья не мои друзья. Если бы не покойный сэр Чарльз Баскервиль и другие добрые сердца, я умерла бы с голода при заботах моего отца.

– Я пришел к вам по поводу покойного сэра Чарльза Баскервиля.

Веснушки выступили на ее лице.

– Что могу я вам сказать о нем? – спросила она, и пальцы ее нервно задвигались по клавишам машины.

– Вы были с ним знакомы, не правда ли?

– Я уже сказала вам, что много обязана его доброте. Если я в состоянии сама содержать себя, то этим в большей степени обязана участию, которое он принял в моем печальном положении.

– Находились ли вы с ним в переписке?

Женщина бросила вверх быстрый сердитый взгляд.

– Какая цель этих расспросов? – резко спросила она.

– Цель их – избежать публичного скандала. Лучше вам ответить на них здесь, чем допустить, чтобы дело получило огласку.

Она молчала и сильно побледнела. Наконец, подняла голову и сказала смело и вызывающе:

– Хорошо, я буду отвечать. В чем заключаются ваши вопросы?

– Переписывались ли вы с сэром Чарльзом?

– Я, конечно, раза два писала ему, чтобы выразить свою признательность за его деликатность и щедрость.

– Помните вы числа, в которые писали эти письма?

– Нет.

– Встречались ли вы когда-нибудь с ним?

– Раза два, когда он приезжал в Кумб-Трасей. Он был очень скромен и предпочитал делать добро втайне.

– Но если вы виделись с ним так редко и писали ему так редко, то как же мог он настолько быть ознакомленным с вашими делами, чтобы приходить вам на помощь, как вы это рассказываете?

Она с готовностью ответила:

– Несколько человек знали мою грустную историю, и они соединились для того, чтобы помочь мне. Один из них мистер Стапльтон, – сосед и друг сэра Чарльза. Он чрезвычайно добр, и через него сэр Чарльз узнал о моих делах.

Я раньше знал, что сэр Чарльз Баскервиль избирал в нескольких случаях Стапльтона для роли раздавателя его милостыни, а потому слова Лауры Ляйонс показались мне правдивыми.

– Не писали ли вы когда-нибудь сэру Чарльзу, назначая ему свидание? – продолжал я.

Миссис Ляйонс покраснела от гнева.

– Поистине, сэр, это крайне странный вопрос!

– Мне очень жаль, сударыня, но я должен его повторить.

– Ну, так я отвечаю: конечно, нет.

– И даже не писали в самый день смерти сэра Чарльза?

Румянец сбежал с ее лица, и его покрыла смертельная бледность. Ее засохшие губы не могли произнести того «нет», которое я скорее видел, чем слышал.

– Несомненно, память изменяет вам, – сказал я. – Я могу даже цитировать одно место вашего письма: «Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, как джентльмена, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов».

Я думал, что она упадет в обморок, но она сделала над собой страшное усилие и прошептала:

– Неужели на свете не существует ни одного джентльмена?

– Вы несправедливы к сэру Чарльзу. Он сжег письмо. Но иногда можно прочесть письмо, когда оно и сожжено. Теперь вы признаете, что написали его?