Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)

Вызвав звонком Бэрримора, баронет спросил, может ли он объяснить то, что мы слышали ночью. Мне показалось, что бледное лицо дворецкого стало еще бледнее, когда он услышал вопрос.

– В доме только две женщины, сэр Генри, – ответил Бэрримор. – Посудомойка, но она спит в другом крыле, и моя жена, но я знаю совершенно точно, что она не плакала.

Это была неправда. После завтрака я случайно встретил миссис Бэрримор в коридоре. Солнце ярко осветило отрешенное лицо этой высокой статной женщины со строго сжатыми губами. Я четко рассмотрел красные глаза и припухшие веки. Выходит, это она рыдала ночью, и ее муж не мог не знать об этом. И все же, несмотря на опасность быть уличенным во лжи, он сказал неправду. Почему? И что заставило его жену так горько плакать? Что-то таинственное и мрачное было в этом красивом бородаче с бледным лицом. Ведь именно он обнаружил тело сэра Чарльза, и обстоятельства смерти старика известны исключительно с его слов. В конце концов, мог ли Бэрримор быть тем загадочным человеком в кебе, которого мы видели на Риджент-стрит? Борода как будто похожа. Правда, кебмен говорил, что его пассажир был несколько ниже ростом, но он вполне мог ошибаться. Как же выяснить истину? Пожалуй, в первую очередь стоит обратиться к начальнику гримпенского телеграфа и убедиться, что телеграмма, посланная нами Бэрримору, была действительно вручена ему лично в руки. По крайней мере, будет о чем сообщить Шерлоку Холмсу.

После завтрака сэр Генри занялся изучением бумаг своего дяди, так что я получил возможность спокойно прогуляться в Гримпен. Пройдя мили четыре вдоль болот, я наконец вышел к небольшой унылой деревеньке с приземистыми невзрачными домишками, среди которых выделялись лишь два крупных здания. Одно из них оказалось постоялым двором, а второе – домом доктора Мортимера. Начальник телеграфа, который совмещал свои непосредственные обязанности с продажей бакалейных товаров, хорошо помнил нашу телеграмму.

– Разумеется, сэр, – ответил он на мой вопрос. – Телеграмма была доставлена мистеру Бэрримору в соответствии с указаниями.

– Кто доставил ее?

– Мой сын. Джеймс, ты же на прошлой неделе отнес в Холл телеграмму для мистера Бэрримора?

– Да, папа, отнес.

– И отдал ему лично? – уточнил я.

– Ну, он тогда был где-то на чердаке, и я не мог отдать ему телеграмму лично в руки. Но я отдал телеграмму миссис Бэрримор, и она сказала, что сразу передаст ее мужу.

– Ты видел самого мистера Бэрримора?

– Нет, сэр, я же говорю, он был где-то на чердаке.

– Если ты его не видел, откуда же ты знаешь, что он был на чердаке?

– Но жена-то должна была знать, где ее муж, – начал терять терпение начальник телеграфа. – Он что, не получил телеграмму? Если произошла какая-то ошибка, жаловаться должен сам мистер Бэрримор.

Продолжать допытываться не имело смысла, но и так было понятно, что, несмотря на хитрость с телеграммой, у нас по-прежнему не было доказательств того, что Бэрримор не был в интересующее нас время в Лондоне. Предположим, что это все-таки он, человек, последний видевший сэра Чарльза живым, зачем-то решил проследить за вернувшимся в Англию наследником. Что тогда? Действовал ли Бэрримор в интересах других или же сам что-то задумал? Какая ему выгода от преследования представителей рода Баскервилей? Я подумал о странном предостережении, составленном из вырезанных из передовицы «Таймс» слов. Его ли рук это дело или кто-то другой затеял непонятную игру? Единственная выгода, которой добился бы дворецкий, отпугнув от Баскервиль-холла его истинных владельцев, – в распоряжении Бэрриморов действительно оказался бы большой, хорошо обустроенный дом, на это указал сам сэр Генри. Но совершенно очевидно, что подобное объяснение не соответствовало глубине и хитрости интриг, которые невидимой паутиной плелись вокруг молодого баронета. Даже Холмс говорил, что за всю свою карьеру сыщика ему еще не приходилось сталкиваться с делом подобной сложности. Возвращаясь по серой пустынной дороге в Баскервиль-холл, я молился о том, чтобы мой друг побыстрее освободился от удерживающих его в Лондоне дел, приехал сюда и снял с моих плеч тяжкий груз ответственности.

Внезапно мои мысли были прерваны звуком торопливых шагов у меня за спиной. Кто-то бежал за мной следом и выкрикивал мое имя. Я повернулся, ожидая увидеть доктора Мортимера, но, к моему удивлению, оказалось, что меня преследует незнакомец. Это был худой, чисто выбритый мужчина тридцати-сорока лет, невысокого роста, со строгим лицом, соломенными волосами и выступающим подбородком. Одет незнакомец был в серый костюм, одной рукой придерживал соломенную шляпу. В свободной руке мужчина сжимал зеленый сачок для ловли бабочек, а на плече у него болталась оловянная коробочка для образцов растений.

– Простите за фамильярность, доктор Ватсон, – сказал он, утирая со лба пот, когда подошел к тому месту, где я остановился. – Мы тут люди простые, не дожидаемся официальных представлений. Наш общий друг доктор Мортимер, может быть, упоминал мое имя. Я – Стэплтон из Меррипит-хауса.