Собака из терракоты

У ресторанчика «Сан Калоджеро» он остановился в нерешительности: подошел час обеда, это да, и позыв он тоже уже чувствовал, а с другой стороны, идея, которая ему пришла в голову при просмотре фильма и которую нужно было бы проверить, толкала его дальше к Крастичеддру. Запах жареных морских петушков, доносившийся из ресторанчика, одержал верх в единоборстве. Он съел на закуску дары моря, потом спросил себе двух окуней, таких свежих, что казалось, будто они еще плещутся в воде.

– Вы сегодня кушаете без интересу.

– Верно, дело в том, что у меня заботы.

– Заботы оставлять нужно перед благодатью, которую Господь вам послал в этих окунях, – торжественно сказал Калоджеро, удаляясь.

Комиссар заскочил на службу осведомиться, есть ли новости.

– Звонил несколько раз доктор Якомуцци, – сообщил ему Джермана.

– Если будет звонить еще, скажи, что попозже я сам ему позвоню. Есть у нас фонарь электрический помощнее?

Когда, свернув с шоссе, он очутился в окрестностях Крастичеддру, то оставил машину и решил идти дальше пешком, день был хороший, дул чуть слышный ветерок, он освежал и поднимал комиссару настроение. Земля кругом горы теперь была покрыта следами машин любопытных туристов, плита, служившая дверью, была сдвинута на несколько метров, открывая вход в пещеру. Совсем уж было войдя, Монтальбано остановился, навострил уши. Изнутри доносилось тихое бормотание, время от времени прерываемое подавленными стонами. Он заподозрил неладное: никак там внутри кого-нибудь пытают? Не было времени бежать к машине и брать пистолет. Он скакнул внутрь и одновременно включил сильный фонарь.

– Всем стоять! Полиция!

Двое, что находились в гроте, замерли, похолодев, но похолодеть еще больше пришлось самому Монтальбано. Это были совсем дети, голые, они занимались любовью: она упиралась вытянутыми руками в стену, а он пристроился к ней сзади. В свете фонаря они выглядели великолепными скульптурами. Комиссар чувствовал, что полыхает от стыда, и неуклюже, погасив фонарь и отступая назад, пробормотал:

– Простите… я ошибся… продолжайте.

Даже минуты не прошло, как они выбрались наружу, – чтоб одеться, когда на тебе только джинсы и майка, много времени не нужно. Монтальбано искренне расстроился, что прервал их, эти ребята на свой лад освящали пещеру, теперь, когда она перестала быть хранилищем смерти. Парнишка прошел мимо, понурив голову, руки в карманы, она же, напротив, на секунду с легкой улыбкой задержала на нем взгляд, в глазах веселая искорка.

Комиссару хватило беглого осмотра, чтобы получить подтверждение, – то, что он подметил, смотря видеозапись, соответствовало тому, что теперь он видел в действительности: если боковые стены были относительно ровными и монолитными, нижняя часть задней стены, стало быть, противоположной входу, вся состояла из бугров и впадин, будто ее неумело тесали и не дотесали. Однако зубило было тут ни при чем, это оказались камни, уложенные то один на другой, то один к другому: время затем позаботилось, чтоб спаять их, сцементировать, скрыть зазоры под пылью, землей, сочившейся водой, селитрой, пока грубо сделанная кладка не превратилась почти в настоящую скалу. Монтальбано продолжал приглядыватся, изучать сантиметр за сантиметром, и в конце концов сомнений не осталось: в глубине пещеры должен был находиться проем по меньшей мере метр на метр, который замаскировали, и, конечно, не в нынешнее время.

– Якомуцци? Монтальбано это. Мне совершенно необходимо, чтобы ты…

– Ну куда же ты, к чертовой матери, запропастился? Все утро я только и делаю, что тебя ищу!

– Ну, теперь я здесь.

– Я нашел кусок картона, такого, знаешь, от коробок, а точнее, от упаковок для перевозки.

– Откровенность за откровенность: я так однажды нашел красную пуговицу.

– Ну какая же ты сволочь! Все, больше ничего не скажу.

– Ну чего ты, мамина деточка, ну, не обижайся.

– На этом куске картона напечатаны буквы. Я его нашел под настилкой, которая находилась в пещере, он, должно быть, провалился в зазор между досок.

– Как это ты сказал?

– Настилка?

– Нет, следующее за этим.

– Находилась?

– Именно. Господи, какой ты у нас ученый, как говоришь-то правильно! И не было ничего другого под этим делом, как ты его называешь?

– Ага. Ржавые гвозди, пуговица была как раз, но черная, огрызок карандаша и клочки бумаги, но, знаешь, от сырости превратились в кашу. Этот кусок картона остался в хорошем состоянии, потому что, по-видимому, пролежал там всего несколько дней.

– Перешли его мне. Слушай, есть у вас эхолот и кто-нибудь, кто умеет им пользоваться?

– Есть, мы с ним работали в Мизилмези, неделю назад, искали троих убитых, потом нашли.

– Можешь мне его прислать сюда в Вигату часам к пяти?

– Ты что, спятил? Сейчас полпятого! Давай через два часа. Я сам приеду и привезу тебе картон. А зачем это он тебе понадобился?

– Чтоб тебе попку зондировать.

– Там директор Бурджио. Спрашивает, можете ли вы его принять, он вам должен сказать одну вещь, минутное дело.

– Пусть пройдет.