Собака как символ ура-демократичности

Дерзну предложить ответ. Полагаю, что противоестественный выбор в пользу другого вида в ущерб своему сродни поддержке любых меньшинств, и имеет аналогичную эволюцию – от здоровой жалости к несчастным и угнетенным до – по прошествии времени – боязни «изменить своим принципам». Помните, как лет пятнадцать тому назад мы сочувствовали бедным бесправным мигрантам, которые регулярно становились жертвами милицейского произвола? Сегодня азиатских и кавказских мигрантов на улицах городской периферии едва ли не больше, чем русских. Полицейские сводки пестрят сообщениями о преступлениях, совершенных гостями из южных республик. Да и бытовое поведение гастарбайтеров изменилось: почувствовав, по мере увеличения своего количества, свою силу, они стали в целом вести себя самоуверенно и порой даже дерзко. Но тем из нас, кто активно сочувствовал мигрантам 15 лет назад, сегодня неудобно отказаться от своей позиции. Это означало бы расписаться в глупости и недальновидности. А для кого-то это означает и более глубокие экзистенциальные потери вроде прощания с самоидентификацией гуманиста-демократа. Именно поэтому публика предпочитает не замечать изменившуюся реальность.

Давно ли мы сочувствовали (ну, хотя бы в душе) правам сексуальных меньшинств? Когда они находились в статусе гонимых, это было так естественно… Разве мы могли ожидать, что, укрепившись в том числе и с нашей помощью, они начнут требовать своему сообществу теперь уже исключительных прав (например, права привлечь нас к уголовной ответственности за слово «пидорас»)? Ну а искренние защитники несчастных негров в США – разве могли они предположить, что равноправные чернокожие бездельники через несколько десятилетий будут поджигать их собственные машины с требованиями еще больших социальных подачек? Да что там далеко ходить – знали ли мы, какой отвратительный нарост возникнет на месте оплакиваемой нами в 80-х годах русской православной церкви? Получив, благодаря нашему безграничному сочувствию карт-бланш на любые действия, РПЦ превратилась в огромную рейдерскую структуру с силовой государственной поддержкой. Примеры «неблагодарности» всевозможных угнетаемых групп и структур (необязательно меньшинств) можно приводить до бесконечности. Слабость всегда ошибочно ассоциируется с добротой.

Признать, что переусердствовал в защите слабых, гуманист опасается еще и потому, что эдак можно ненароком и с противоположным лагерем проассоциироваться. Ведь пакет идей об ужесточении законодательства (против собак ли, или мигрантов, или гомосексуалистов etc) – это как бы прерогатива сторонников «сильной руки», всяких силовиков-державников. Поэтому персонаж, идентифицирующий себя в либеральном тренде, лучше помрет, чем признает, что ему давно хочется, чтобы кто-нибудь обуздал обнаглевших кавказцев или ограничил свободу собачек. Вообще в идее по ограничению чьей-либо свободы либерал сразу узрит призрак фашизма и скорее согласиться продолжать мучиться, чем позволить «выпустить коричневую гидру на волю». Хотя примеры перезагрузки системы стереотипов тоже есть. Так, на рубеже 80-х и 90-х безусловной ценностью была свобода предпринимательства, в то том числе – строительного. Сегодня же в конфликте любых застройщиков и общественности абсолютное большинство симпатий любых общественных сил (кроме совсем уж проправительственных) оказывается на стороне жителей. Теперь они – «слабые», которых надо защищать (в существующих правовых условиях это действительно так). Но по всем остальным объектам «жаления» перезагрузки мозга пока не произошло. Собачки по-прежнему проходят в разряду слабых и угнетенных, нуждающихся в защите своих прав. Соответственно, позиция собаколюба символизирует личность либерально-демократическую. Позиция, наоборот, сторонника прав людей против прав собак сразу ассоциируется с фашизмом. Заметьте – в деле поддержки «слабеньких» не срабатывает даже такая безотказная демократическая ценность, как права человека. Что лишний раз показывает, насколько чаще мы оперируем не вещами, а их символами.

Что касается еще одного заданного выше вопроса, а именно, почему собоколюбивый тренд поддерживают властьимущие и близкие к ним, то ответ, полагаю, таков. Как уже было замечено, сильные мира сего надежно защищены от безнаказанности собак и собаководов корпусами своих авто и заборами своих дач. То есть их выбор свободен от личной заинтересованности, он лежит чисто в сфере «искусства». И вот по этой-то причине депутаты, чиновники, гламурные певички и тому подобная публика выбирает права собак, потому что желает подыграть электоральному большинству. Ибо – это важно – это почти единственная тема, где представители господствующего класса могут выставить себя чуть ли не правозащитниками, радетелями слабых и угнетенных. Поэтому, как не парадоксально, но в собачьем вопросе власть оказывается «демократичней» общества «Мемориал». Правда, именно в этом вопросе демократичность является контрпродуктивной и вредной.