Собака, которая любит

При всей своей неукротимой активности в охране она невероятно послушна и выдержанна. Придя с ней в магазин, я даже не привязываю поводок, просто бросаю его на пол, а она сидит, не двигаясь с места. Тут хоть кошка мимо прогуливайся, дразня ее злобным шипением, хоть люди соблазняй чем угодно, - она точно каменеет столбиком. В присутствии кошки это внутреннее напряжение достигает такого накала, что она порой не сразу понимает, когда я берусь за поводок, чтобы ее увести. Она словно приходит в себя после мощного транса (так оно, впрочем, и есть) - глядит на меня чуточку недоверчиво и встает медленно, едва заметно потягиваясь, поочередно приводя в порядок схваченные стальной волей мышцы.

Как-то я пришла по делам в банк и посадила ее в уголочке, чтобы спокойно управиться с делами. Попутно я поболтала немножко со знакомым охранником, заядлым собачником, который в свободное время занимался дрессировкой служебных собак. Народу не было никого, и разговаривали мы минут десять. Джинка сидела в сторонке по команде "Место", сидела неподвижным, точно из металла отлитым столбиком, как она умеет.

Собравшись уходить, я подозвала ее к себе, втайне возмечтав, чтобы она подошла по всем нормативным правилам, предусмотренным для служебных собак (которым, скажу по секрету, я ее никогда не учила). Умница моя у_с_л_ы_ш_а_л_а и чинно подошла на подзыв, выполнив классический армейский обход сзади, и ровненько уселась у моей левой ноги. Поводок забавно волочился по полу.

- Надо же, работает не хуже овчарки! - восхитился охранник.

- Да она и есть овчарка, только крошечная, - пошутила я в ответ.

- Бросьте издеваться! Я же вижу, что фокc.

Фокс-то фокс, да по душе - овчарка. Такая же дисциплинированная, выдержанная, такая же энергичная и сообразительная. И лишь одна неистребимая черта терьеров остается в ней при любых обстоятельствах. Это та самая неколебимая верность раз и навсегда усвоенным правилам поведения, которую многие по незнанию принимают за упрямство.

Когда мы гуляем во дворе, особенно вечером, она по собственной инициативе занимает такую позицию, чтобы ей видны были все подходы и подступы, все арки и парадные, которых в наших девяти(!) смежных дворах четырех старых домов на Невском предостаточно. Она, первой из известных мне фокстерьеров, первой, кроме овчарок, стала выполнять довольно сложную команду дозорных пограничных собак "Слушай!". По этой команде собака, обнаружившая чужого, не заливается отчаянным лаем, не бросается очертя голову наперерез врагу, как это свойственно многим собакам и посерьезнее фокса, но остается на месте и только поворотом головы, настороженным поставом ушей, направлением взгляда дает понять хозяину, куда и откуда движется посторонний и что он может замышлять. А можете ли вы себе представить, чего стоит неугомонному фоксу не разораться благим матом и не броситься в безрассудную атаку? Но, глядя на Джинку, так же выучились работать и другие мои фоксы. И пусть трусливо-подозрительные и возбудимые собаки всех пород, разучившие эту команду, которая облегчает жизнь не только им, но и их хозяевам, скажут спасибо ей, моей Джинечке!

Не хуже овчарки слышит она и мой "внутренний голос". Мне не приходится объяснять ей, чего я от нее хочу, она, как и ее мать, знает все без слов. Так и по деревьям научилась лазить, передав потом это умение своим детям. Ну, не по отвесным, не буду врать, но градусов эдак под шестьдесят - забирается, не моргнув глазом.

Как-то, гуляя в скверике с мужем и тремя собаками, я, не подумав, подсадила Джинку, тогда еще совсем юную, в развилку старого тополя, на высоте больше двух метров от земли. Во всяком случае, ей пришлось слегка оттолкнуться от моих вытянутых вверх рук. Снять ее оттуда нечего было и думать, но спрыгнуть она вполне могла.

Могла-то могла, да не захотела! Оказавшись наверху, заметно выше моей головы, Джинка посмотрела на меня обычным своим светлым и невозмутимым взглядом и попыталась определить, по какой из двух толстых ветвей ей легче будет подниматься к вершине. Забраться дальше ей, к счастью, не удалось - после развилки ветви росли почти отвесно. Тогда, спокойно усевшись в развилке, она принялась ждать, когда я придумаю, чего от нее хочу. Я растерялась. Она совершенно точно знала, что, раз уж я ее туда подсадила, то спрыгнуть, не сделав для меня ничего хорошего, она не имеет права. Иначе - с чего бы ей вообще там оказаться? Она явно собиралась сидеть на дереве, пока я не скажу определенно, что ей надо сделать. И саму растерянность мою она понимала вполне однозначно: люди - тугодумы, хозяйке нужно время, чтобы хоть что-нибудь изобрести. Ведь мы и раньше много импровизировали, придумывая упражнения по ходу дела.